Газета День Литературы # 105 (2005 5)

Странная, удивительная, прельстительная неопределенность стиха, чем всегда славился этот безусловно великий поэт, безусловно один из лучших в русской поэзии, один из самых странных поэтов. Его образ любопытно раскрывается в цикле стихов под названием "Песни из лабиринта". Очень странно, как он понимает свое рождение. Понятно, что физическое тело он понимает просто как "брег земной". Стихотворение из "Песен из лабиринта" под названием "Сестра" звучит так:

И где те плиты порога?
Из аметистовых волн —
Детей — нас выплыло много.
Чернел колыбельный челн.

(Колыбель у Иванова всегда называется челном черным или белым.)

Белела звезда отрады
Над жемчугом утра вдали,
Мы ждали у серой ограды…
И все предо мной вошли.

Вошло очень много детей. Он вошел последним, я имею в виду лирического героя стихотворения.

И я в притвор глубокий
Ступил — и вот — Сестра.
Не знал я сестры светлоокой:
Но то была — Сестра.

Это можно назвать символом, это можно назвать как угодно, но кто такая сестра, нам совершенно непонятно. Очевидно, все равно "сестра" — это та, которая ждет изгнанницу душу, которая ждет младенца и которая служит его помощницей.

Поскольку поэзия не являет собой какую-либо доктрину, понятно, почему даже столь религиозный христианин, как Вячеслав Иванович Иванов, посвятил столь упоительные, столь талантливые стихи античной поэзии.

Поначалу, познакомившись с творчеством Вячеслава Ивановича Иванова, можно вынести однозначное решение, что это так называемый лунный поэт, поэт очарованный, околдованный луной, так сказать "лунатик" в метафизическом смысле. И правда, очень многие его строки заставляют думать именно об этом, например: "И медлит ворожить на дремлющих купавах / Над отуманенной зеркальностью луна". И кажется иногда, читая его поэзию и прозу, что он долго, долго, бессонными ночами слушал эту лунную ворожбу. Но это первоначальное и довольно обманчивое впечатление, потому что, если подробнее познакомиться с его поэзией и особенно прозой (он написал две книги и очень много эссе), то впечатление несколько меняется.

Здесь надо сейчас сделать отступление в принципы русского символизма. Безусловно, русский символизм, поэзия Серебряного века выросли и развивались под значительным влиянием Владимира Соловьева. Мы найдем у самых крупных поэтов, Андрея Белого, Александра Блока, и в данном случае у Вячеслава Иванова, очень много следов прямого влияния Владимира Соловьева. В чем это сказывается? Как раз Вячеслав Иванов дает нам лучшее понятие о Владимире Соловьеве, более поэтичное, более раскованное, нежели проза самого Владимира Соловьева. В поэзии Вячеслава Иванова бесспорны два влияния, как и у других поэтов Серебряного века, два влияния, которые эти поэты пытались соединить. Во-первых, это влияние античной Греции: почти все крупные поэты Серебряного века имели превосходное классическое образование, они знали и греческий, и латынь, многие из них переводили греческую драматургию. Вячеслав Иванов не исключение из этого правила, он превосходно переводил драмы Софокла и Эврипида. Во-вторых, это влияние христианства. Из всего этого Вячеслав Иванов лучше, чем это сделали Андрей Белый или Александр Блок, пояснил нам принципы и суть русского символизма.

Дело в том, что русская поэзия в отличие от, скажем, западноевропейской поэзии глубоко религиозна, так же точно, как вообще русская философия. Ее трудно назвать просто метафизикой, это безусловно религиозная философия. Из чего можно легко сделать вывод, что вся русская культура настолько религиозна, что необходимо даже в определенной степени знать не только православное богословие, но даже католическое, ибо русский человек известен своим любопытством.