Газета День Литературы # 108 (2005 8)

Глава Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой заявил, что подаст в суд на своего непосредственного начальника, министра культуры Александра Соколова, так как министр обвинил своего подчинённого в том, что тот действует против интересов Росси практически в любом вопросе.

Похоже, что в столице назревает культурная контрреволюция, ибо низы не могут, а верхи не хотят жить по старому. В столице назревает. А в провинции?

Происходящее в наши дни в театрах и на концертных площадках очень напоминает поведение дрянного мальчишки перед клеткой с запертым в ней могучим зверем: со сцены, через рампу, в замкнутый без антракта зал тычутся палки и бросаются фантики, корчатся рожи, делаются неприличные жесты и выкрикивается ... "ненормативное". А оплёвываемый и задираемый туго пыхтит, моргает затекающими кровью глазами, и терпит, обречённо терпит, понуря голову к переминаемой в пальцах программке, наверху которой чёрным по белому "Государственный... Академический...". "Аида" в телогрейке, клон Достоевского, пионерка-проститутка на 60-летие Победы, канкан под Мусоргского — ну, что, не нравится? А что ты можешь в ответ? Гадёныш, всё более возбуждаясь, похоже, уже и не знает, что бы ему ещё такого вытворить, чем зацепить и унизить, как бы ещё опробовать свою безнаказанность. "Ни-че-го! Ничего-то ты не можешь"! — И кривящаяся рожица Плохиша "триумфно" сияет "золотой маской" Крошки Цахеса: "Бархатная культурная революция будет продолжаться"!

А начиналось всё лет семнадцать назад, когда Ветер Перемен взметнул над подмостками пылевой вихрь актёрского бунта, как-то удивительно слаженно вспыхнувшего против режиссёрской тирании от Москвы до самых до окраин. Народные и заслуженные, ведущие и солисты, взывая к цеховой солидарности массовки, хоров и кордебалетов, проводили пламенные перевыборные собрания, под обвинительные речи и одобрительные свисты срывая с классово ненавистного худруководства звёзды и эполеты "застоя" и "сталинщины", обвиняя режиссёров, хормейстеров, хореографов и дирижёров во всех тяжких, и с профсоюзным свистом гоня их за ненадобностью в освобождённом от "худсоветизма" демократическом искусстве. "Мы наш, мы новый ... кто был ничем..." — гремело со всех сторон, и, если в СССР практически каждый театр имел в штате двух режиссёров — главного и очередного, да ещё какое-то количество дипломированных специалистов мытарило министерства требованиями трудоустройства, то уже к середине девяностых в более чем трёхстах отслеженных мною Российских театрах оставалось едва ли три десятка профессиональных постановщиков спектаклей. Остальные то ли сбежали через подземный ход в Англию, то ли оказались расстреляны из бутафорских наганов. Но ещё ранее, такой же, разве что менее громкий, "качественный" переворот прокатился по высшим учебным заведениям культуры, где, опять же, оставленные в живых профессиональные педагоги, в лучшем случае, затаились в виде "рабов" у именитых руководителей курсов.

Краткое пояснение:

Три основные сценические профессии — артист, педагог и режиссёр, к сожалению, слабо различаемые со стороны непосвящённой в закулисье публики, имеют меж собой не столь техническое, сколько психологическое разделение. Это, если позволите, клинически несмешиваемые способы сознания, ментально-психические социальные типы, призванные решать конкретные, исторически сложившиеся, узкопрофессиональные задачи в сложносоставном искусстве театра. Явственнее всего это различие можно увидеть относительно понятия "лидер".

Артист. Первая из характеристик профессиональной пригодности — отсутствие самоконтроля. Чем менее человек способен следить за собой, контролировать свои мысли и эмоции, тем пластичней, образней, ярче его игра на сцене, тем натуральней он перевоплощается, совершенно искренне вчера умирая Гамлетом, сегодня раздуваясь Хлестаковым, а назавтра цинично фиглярствуя под "бяк-бяк-бяк". Именно врождённая неспособность к соблюдению собственного "Я", устойчивая интеллектуальная инфантильность, безоглядная эмоциональная отдача любой предлагаемой ситуации — основа успешности артистической карьеры; и все звания, премии и награды как раз и отмечают честность этой природной душевной мимикрии. Идеальный актёр — идеальный исполнитель. И только исполнитель: при всей своей харизматичности, красоте заученных поз и крылатости знаменитых фраз, он навсегда ложный лидер — до старости оставаясь ребёнком, не способным к пониманию ответственности за сказанное и представленное согласно поставленной задаче и выстроенной мизансцены. Отсюда неспособность артиста жить вне бутафории, вне щадящей его слабости и покрывающей обаятельный эгоизм богемно-театральной среды.