Газета День Литературы # 116 (2006 4)

Поезд шел в иную жизнь.

Этим предощущением "иной жизни" проникнут роман Натальи Ключаревой.

Основное действие романа "Россия: общий вагон" приходится на начало 2005 года — на то время, когда в воздухе витали пророчества о том, что "революция пятого года" возвращается, как бумеранг, описав в полете столетний круг. Приходилось всматриваться в лица народных трибунов, чтобы вовремя распознать Гапона. В романе Ключаревой возмущенные отменой льгот питерские старики идут пешком в Москву к президенту "за правдой". "Крестовый поход стариков", — говорит Никита, который тоже становится участником этого великого шествия народа к правителю. Удивительно метким кажется сравнение российских манифестаций по поводу отмены льгот января 2005 года с проходившими на месяц раньше событиями украинской "оранжевой" революции: "там все по-другому было, — говорит Никите молодой доцент Евгений Рощин. — С шутками-прибаутками. Люди улыбаются, костры палят на Крещатике, песни горланят, карикатуры рисуют. …А у нас тоска такая, хоть в петлю лезь". Действительно, украинская революция 2004 года производила впечатление скорее театрального представления, концерта с участием знаменитостей шоу-бизнеса, чем серьезных политических трансформаций. Удивительно карнавальная произошла революция в братской нашей стране. Вот уж благодатная почва для применения карнавальных теорий Бахтина — "оранжевый" политический праздник. Но Питер — не Киев, и не бывать тут "оранжевому" веселью. И до блокадных девятисот дней был Питер городом мрачных гениев, а уже после — подавно. "Выморочный город, выморочный народ, выморочное время…" — говорит Рощин.

Каждый из героев романа "Россия: общий вагон" борется с государством, что называется, подручными средствами. Тихий и, казалось бы аполитичный, программист-"заморыш" Леша из Подольска вдруг предпринимает хакерскую атаку на внутренний сервер спецслужб. И даже сибарит и эстет Юнкер, воспитанный на белогвардейской лирике, читает Савинкова и мечтает организовать покушение на президента и устроить теракт в Государственной Думе. Показательно, что деятельность этих борцов воспринимаются как некая радующая глаз политическая экзотика, как один из феноменом субкультуры или способ времяпровождения образованных, начитанных, довольно симпатичных людей. Этакая "перчинка", которая делает приятнее вкус общественной жизни. Революция как быт диссидентствующей богемы. Даже если нет репрессий, эти люди пытаются их спровоцировать, чтобы, не дай Бог, не прожить долго и счастливо, чтобы ни в коем случае не умереть собственной смертью… Как типичный русский интеллигент, доцент Рощин мечтает "пойти в террористы" и под псевдонимом печатает в газете "Лимонка" "стихи про бомбы". Для этих людей борьба с государством — это не выражение социального протеста, а форма существования, передающаяся генетически из поколения в поколение на протяжении двух последних столетий. Присутствие в жизни страны этой революционной традиции, в конечном счете, ничуть не подрывает устои, а скорее является фактором стабильности, неким противовесом — до тех пор, пока в самом устройстве государственной машины не происходит грандиозного системного сбоя. Понятно, что и в 17-м и в 91-м государство успешно само себя ликвидировало. Никитина подружка студенческих дней экстравагантнейшая Яся размышляет о том, что, может быть, "вдруг через сто лет политзаключенных нацболов причислят к лику святых?! Как Николая Второго — тоже ведь никто из современников не мог предположить. Представь, святые великомученики Абель и Лимонов!" Прочтешь такое — и ахнешь: а ведь действительно революция неизбежно тяготеет к канонизации, она создает своих святых, пишет их жития. Большевики в основу своей пропаганды положили библейские истины, кощунственно интерпретируя их в духе марксизма. Нынешние "политзаключенные" только еще присматриваются к будущей роли "прославленных", но максимум, на что могут они рассчитывать — это нечто в стиле революционных футболок с портретом товарища Че.

Чем ближе финал романа, тем сильнее хочется задать автору тот самый вопрос, с которым седовласая девушка Эля обращается к Никите: "Мне надоели твои трагические саги. Расскажи наконец хоть одну хорошую историю про Россию. Или нет таких?" И нет в романе ответа на этот вопрос… А завершается роман тем, что Никита умирает в тюремной больнице — умирает, "улыбаясь так, как будто бы знал тайну. Которую невозможно разболтать. Потому что незачем". Действительно, с накопленным Никитой знанием о России нужно уходить из жизни, ведь не выживешь с таким грузом в душе. Гуманнее утащить эту чуму с собой, никого не заражая, и блаженный, сердобольный Никита именно так и поступает.