Читаем Газета День Литературы # 131 (2007 7) полностью

Ведь культура немыслима без этой ежедневной кропотливой работы. Этого непосредственного труда души. Это способность построить в себе Храм и удержать его в целости. И держаться самому. Только тогда вокруг тебя возникает та аура, которую и называют духовностью. Может мои слова и грешат пафосом, но жизнь Виктора Фёдоровича Потанина представляет такое повседневное служение. Она состоит не только из творческой работы, из мучительного и прекрасного писательского труда. Это и его общественная деятельность, его отзывчивость на чужую боль и беду. Ведь культура – это ещё и живые люди со своими насущными проблемами.


...И главный итог его жизни – книги. Написанные болью его души. Тем прекрасным русским языком, какой уже не встретишь на газетных страницах и не услышишь с экрана телевизора. Потанин в своих книгах сохраняет высокие традиции литературного языка – чувственного и трепетного, образного и многозначного. Это очень серьёзно – быть хранителем родного языка. И пусть сегодня читают мало, пусть читают "легкие жанры", но на полках библиотек стоят книги. И пока они есть, не прервется связь времен – от поколения к поколению, от сердца к сердцу.




Прекрасного русского писателя Виктора ПОТАНИНА – с 70-летием! Здоровья, творческой радости!



Редакция

Сергей Буров ОСКОРБЛЯЕМЫЙ ХЛЕСТАКОВЫМ



Быков Д.Л. Борис Пастернак. – М.: Молодая гвардия, 2005. – 893 [3] с.: ил. – (Жизнь замечательных людей). Тираж 5000 экз.



Я и непечатным


Словом не побрезговал бы,


Да на ком искать нам?


Не на ком и не с кого нам.


Б.Пастернак



У свободы слова, как у всякого живого организма, есть свои физиологические отправления. И вот ещё в сентябре 2005 года на книжные прилавки из издательской утробы "Молодой гвардии" выпрастался тяжелый кирпич – биография Бориса Пастернака. Судя по объему, претендующий, по меньшей мере, на революцию если не в толковании произведений писателя, то в освещении его биографии. Далее появились рецензии – сначала беспардонно-льстивая по отношению к г.Быкову и вульгарная – к Пастернаку Льва Данилкина, затем – убийственная и оказывающаяся на N голов выше рецензируемого талмуда – Григория Амелина и Валентины Мордерер. На последнюю был затрачен труд такого качества, какого опус г.Быкова явно не заслуживает. Но мне кажется, что по поводу этой разухабистой книги стоило бы ломать научные копья, если бы г.Быков вообще понимал Пастернака. Между тем, свидетельства тугоухости и банального неразумения присутствуют едва ли не на каждой странице, и г.Быков, нимало не смущаясь, не только многократно признается в этом ("часто вовсе не поймешь, о чём идёт речь"), но и с невероятной самоуверенностью преподносит своё непонимание как вещь объективную и, более того, "совпадающую" с видением самого Пастернака. Претензия на метемпсихоз замечательная. Но поскольку г.Быков, производя такой оживляж, совсем не шутит, то для него потуги думать за Пастернака оказываются самоубийственными.



Развязному любителю кухонно-телевизионной болтовни, ворвавшемуся в калашный ряд серьёзной литературы, мстят сами тексты Бориса Леонидовича. За что? Да за то, что г.Быков их не понимая, абсолютно не уважает и при этом куражится и глумится над ними. Вину же за непонимание перекладывает на поэта, произведения которого видятся ему "неуклюжими" и "корявыми". "Оценки", которые с барского плеча раздаёт новоявленный пастернаковед, особым разнообразием и глубиной не блещут, зато шапкозакидательством и откровенным хамством – то и дело: "это слабые стихи, чего там!"; "совершенно неудобопонятное письмо"; об О.М. Фрейденберг – "девочка слов на ветер не бросала"; "если драмы не было, он её создавал на пустом месте"; "безумная, хаотическая образность"; "вкусовые провалы"; "как всегда, есть тут и неуклюжесть"; "достаточно случайные слова"; о "Вассермановой реакции" – "претенциозная и мутная"; "бессмыслица"; "отписки"; "как всегда у Пастернака, недостаток концептуальности покрывается избытком пафоса"; о "Высокой болезни" – "откровенная полуудача, в которой великолепные признания и формулы сочетались с редкой даже для Пастернака невнятицей и двусмысленностью". Приводя, например, известнейшую строфу из "Высокой болезни" "Всю жизнь я быть хотел как все, / Но век в своей красе / Сильнее моего нытья / И хочет быть как я", новоявленный биограф издевается: "Как же, как же. Всю жизнь мечтал". Читаешь такое – и глазам не веришь, опешивая от вульгарности. И эта базарная разборка – "литературоведение"?! Эту гадость признали "Книгой года России"? Признаюсь, за 20 лет чтения Пастернака и литературы о нём, мне ни разу не пришла в голову мысль, что о нём можно писать такое и так.


Перейти на страницу:

Все книги серии Газета День Литературы

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное