Читаем Газета День Литературы # 131 (2007 7) полностью

Еще более возмутительно отношение г.Быкова к людям, которые уже не могут ответить ему, поскольку умерли. Таково, к примеру, резюме о многолетнем друге Пастернака С.Н. Дурылине, который поддержал первые шаги поэта и был одним из его близких собеседников на протяжении жизни. Г.Быков бессовестно заявляет, что поскольку Пастернак посылал Дурылину в ссылку письма и деньги, то – цитирую – "оттого все воспоминания о нем окрашены у Дурылина особенно трогательным умилением и благодарностью". По себе, видать, автор судит: он бы так, вероятно, и прогибался. Зачем же приписывать Дурылину низость? Впрочем, это предполагается тем запанибратским развязно-менторским тоном, который автор взял по отношению не только к Пастернаку, но и вообще ко всем, кто упоминается в книге. И здесь г.Быкова вовсе не извиняет ни мнимая "ширпотребность" серии ЖЗЛ, ни оговорка, что, мол, "есть два полярных подхода к биографическим сочинениям. Первый – апологетический (подавляющее большинство). Второй – нарочито сниженный с целью избежать школьных банальностей и высветить величие героя, так сказать, от противного". Г.Быков, надо полагать, относит своё творение к этому о-о-очень благородному меньшинству. Однако он не только не избегает "школьных банальностей" (кстати: а что это такое в отношении Пастернака?), но и, как уже показали предыдущие рецензенты, кусками списывает чужие работы, не только "забывая" ссылаться на уважаемых авторов, но и пиная, так, между делом, "апологетов деконструкции и рыцарей семиотики", пишущих на "птичьем языке". Разумеется, для "неопознанных литературных объектов" (читай: журнал "НЛО", откуда г.Быкова с его "трудом" выставили бы, наверное, сразу) "великий и могучий" г.Быкова слишком "велик и могуч". Манера обращения автора что с Пастернаком и его текстами, что с литературоведами и их находками – та же самая, что у Хлестакова: "Бывало, говорю ему: "Ну что, брат Пушкин?" "Да так, брат, – отвечает, бывало, – так как-то всё…" Вот как раз потому и нет смысла подходить к тексту г.Быкова, как к чему-то серьёзному. Написав долгоиграющий опус, этот человек проспекулировал на имени Пастернака, зная, что книгу будут читать не из-за него, г.Быкова, а из-за Б.Л. Напиши он, скажем, о Серафимовиче, аудитория была бы совсем другая, если бы вообще была. И понимая, что за кирпич возьмутся не равнодушные, но люди любящие и знающие Пастернака, всё же позволил себе безапелляционно пошлить. "Всей его жизни было семьдесят лет, три месяца и двадцать дней", – такими игривыми словами о Пастернаке открывается книга. Подобным образом можно было бы заключить непритязательную сказочку о каких-нибудь старичке и старухе или верно отслужившем псе. А вот не менее возмутительная фраза – уже о Ницше: "... Лу Андреас Саломе, по которой ещё Ницше сходил с ума (и в конце концов сошёл)". Да, подумает, читатель, раз уж г.Быков так Ницше прижучил, наверное, он – тот сверхчеловек, о пришествии которого пророчествовал великий философ. (Что ж, Ницше и впрямь сошёл с ума и тоже, как и Дурылин, умер – не ответит теперь г.Быкову, отчего ж последнему и не пошалить? Ай, Моська!..)


Перечень "достоинств" опуса поистине неисчерпаем, и приведу лишь отдельные, почти наугад. Г.Быков делает открытия в пастернаковедении по рецепту Шарикова -- взял да и поделил всю жизнь писателя на 7 десятилетий, и "в каждом новом периоде он проходит одни и те же стадии, числом три". Вот и вся тебе метода периодизации – чего там мудрствовали М.Л. Гаспаров, В.С. Баевский и другие?! Понятно, что на такой основе и произведения Пастернака кажутся высокоумному автору соответствующими. "И это не просто буйство от избытка сил, но очень часто – недостаток как раз личного опыта и ясности мысли: у раннего Пастернака часто вовсе не поймёшь о чём идёт речь, – да это и неважно, важно, что идёт, бежит, летит". (Ну, не напоминает ли Хлестакова и в то же время – книгу г.Быкова?) Ещё один (из бесчисленных) перл г.Быкова по поводу умственных способностей Б.Л.: "Пастернак тёмен, когда сам не до конца понимает ситуацию". Видимо, её всякий раз понимает г.Быков, но почему-то скромно умалчивает о том, что же он понял хоть в одном "тёмном" месте. А если его и "слабит жидким мрамором" – то пользуется чужими открытиями, скрепя сердце изредка упоминая всё же этих гадких деконструктивистов типа И.П. Смирнова и А.К. Жолковского (ведущих, заметим, пастернаковедов).


Перейти на страницу:

Все книги серии Газета День Литературы

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное