Глеб Горбовский ПЕРЕРОЖДЕНЬЕ
МАРГИНАЛ
Прозябаю, хотя и одет по сезону.
Волочусь по двору в магазин.
Встречный пёс,
недовольный моею персоной,
зарычал на меня... сукин сын.
Опускаю с прилавка
бутылку в котомку,
отпускаю улыбку, живу...
Отсылаю поклон
за пределы, потомкам.
Средь писак – маргиналом слыву.
Воскресаю из мертвых
не каждое утро,
но всё чаще – прощаюсь с Тобой, –
до чего ж ты устроена сочно и мудро,
жизнь моя – в крохотульке любой!
ПРОЩАЛЬНОЕ
Что я вижу, прощаясь с тобой,
во пустыню судьбы уходя?
Рваный берег и свет голубой
над рекой, и следы от дождя.
Чем питаюсь, прощаясь с тобой?
Не колбаской, не сферой яйца –
только верой в одержанный бой,
а не в крах, не в победу конца.
Что я жду от прощанья с тобой?
Не свободы, не мира в душе,
а всего лишь надежды слепой
на тот свет... На восьмом этаже.
ШЕСТВИЕ
Передвигаюсь...
Пусть – не с факелом, –
с бокалом огненным в руке...
Перемещаюсь, ибо так велел
мой мозг – с иголочкой в виске.
Переползаю, как препятствия,
своих желаний прах, тщету.
И начинаю робко пятиться –
туда, в былую простоту.
Туда, где я, разинув глазоньки,
стоял над утренней рекой,
держа свой плот,
к судьбе привязанный,
и факел – вздыбленной рукой!
РОМАНС
Как будто от пробега марафона,
очухаться от жизни, приустать.
...Старинная труба от граммофона
не прекращает звуки издавать.
Шипит пластинка
под иглой настырной,
воспламеняет Вяльцева романс!
Являет действо
в пустоте квартирной
минувшее, сгустившееся в нас.
Финальные отслеживая кадры,
душа ещё надеждами полна...
Но дух сомненья – змеем Клеопатры –
щекочет сердце и лишает сна.
ЗВОНОК
Срывая с древа бытия плоды,
я говорил Вершителю:"Лады".
Благодарил. И вдруг – горчайший плод!
Но всё равно – беру его в заглот.
Ныряя в плоскогрудую кровать,
я вспоминаю ласковую мать.
Благодарю. И вдруг – на сердце мгла.
Зачем ты меня, мама, родила?!
Блуждая по квартире, как паук,
я мух ловлю… И слышу сердца стук.
Благодарю... И вдруг в дверях звонок!
И под собой не ощущаю ног.
УЗНИК
Друзья, улыбки – всё заброшено.
Забыты встречи... Почему?
Отшибло память на хорошее?
...В себя упрятан, как в тюрьму,
на мир взираю сквозь решёточку
ресниц и сквозь сетчатку глаз,
ещё могу сдробить чечёточку,
но – для себя, а не для вас.
Брожу по комнате потерянно,
читаю жидкий детектив...
И намечается истерика
от дарвинистских директив.
ПЯТНО
Николай Второй, нещадно преданный
собственным народом, – не у дел...
Путь избрал, царями неизведанный, –
за Урал, в подвальный беспредел.
Император сгинувшей империи
во дворе тюрьмы колол дрова.
Потеряв корону и доверие,
уникальные обрел права:
мученика-палача... Преступника.
…Растерзали. Взрослых и детей.
Плачь, Россия,
плачь, вероотступница,
отмывайся до скончанья дней.
ПРОХОЖИЙ
Однажды в студёную зимнюю пору
я встретил...
Некрасова в летнем пальто.
Он шёл торопливо
сквозь пасмурный город
и что-то глаголил – неведомо что.
Я слышал его бормотанья обрывки?
"Что делать?"
и вечное "Кто виноват?"
А снег под ногами,
как пенные сливки.
А город на ласки –
весьма скуповат.
Но вот – монастырь,
Новодевичий, серый.
Узорчатый храм.
И кладбищенский сад.
"Куда вы, Некрасов?" –
"За призрачной верой...
За правдой...
В холодную землю, назад."
ЗДЕСЬ
Падает снег... Пелена над рекой.
Серый главенствует цвет...
В сердце моём допотопный покой,
в мыслях – звериности нет.
Стайка избушек молчит на бугре.
Тянет славянским дымком...
Я б не хотел умереть в январе –
у пустоты под замком.
Падает снег... Отпевает листву
ветер в прибрежных кустах.
...Я ещё здесь, на земле, наяву
или... в иных местах?
***
Я пометил страницу слезой,
приподнял неповинную рюмку, –
здравствуй,
смертушка с ржавой косой,
помоги просветлеть – недоумку.
На косе кучерявилась ржа,
в воздусях изощрялась музыка...
И пошёл я к слепой, не спеша,
не обмыв греховодного лика.
Я не стал целовать мёртвых губ,
я смиренно упал на колени…
Я-то знаю, что был тебе люб,
но во мне воспротивился "гений".
МЫШКА
Ухватился за хвостик
мышиный стиха
и зову его в гости,
все его потроха.