Газета День Литературы # 136 (2007 12)

Этих досужих, премудрых мерзавцев –

Парнокопытных дебил.

Боже, избави от этого срама.

Всем, чем могу, услужу.

В стену небесного вечного храма Скромно кирпич возложу.

Пусть он в сверкающей кладке лучистой

Грозной восстанет стеной

Против пронырливой силы нечистой

Этот кирпич именной.

***

Ты куда, душа, ходила?

С кем в чужом шалалась сне?

Ты опять, душа, блудила,

Словно кошка по весне.

В том краю тебя, блудницу,

Больше видеть не хотят.

Ты стихи в мою светлицу

Натаскала, как котят.

Хватит их на многотомник.

Не проймёшь тебя никак.

Превратила дом в питомник,

Обратила жизнь в бардак.

Эвон сколько – разной масти...

Их топить не стану я.

Не в моей казнить их власти.

Бог, душа, тебе судья!

В суете ненастных буден

Сквозь безвременье и тьму

Выводить их, сирых, в люди

Предстоит мне одному.

И с меня Всевышний спросит,

Чья безгрешная рука

В них, сердечных, камень бросит

Иль нальёт им молока.

***

О, эта русская рулетка –

Хмельная дикая тоска,

Когда стрелять не надо метко,

Поскольку дуло – у виска.

Поэты тянутся друг к другу,

Как и положено родне.

А муза мечется по кругу,

Как мотогонщик по стене.

Есть в мире праведные вещи,

Когда свободный русский стих

По рожам без стесненья хлещет

Хмельных создателей своих.

Бледнеют дружеские лица.

Гордыня плещет через край...

Поэты, как самоубийцы,

Не попадут по смерти в рай.

Их круг сжимается всё уже...

Но будут и в посмертной мгле

Саморасстрелянные души

Смущать живущих на земле.

***

Когда ночь над московским Кремлём

Стелет ангелам Божьи полати,

Прилетает двуглавый орёл

И, нахохлясь, сидит у кровати.

Сиротливо он жмётся к плечу

И в две глотки протяжно вздыхает:

"Эх, соколик, давай прокачу!

Президент ничего не узнает.

Надоело висеть на гербе

За грехи человечьи распятым,

Вот и я прилепился к тебе,

Как старшой брат ко младшему брату.

Ты, какой-никакой, всё же – свой.

Кто ещё обо мне пожалеет?

Тяжело жить с одной головой,

А с двумя и того тяжелее..."

"Не горюй! – я орлу говорю,

Заключая по-братски в объятья. –

Ни за что я тебя не корю.

Завтра снова тебе на распятье.

На Руси, на спесивой Москве,

Испокон в головах паутина.

А одна голова или две –

Это Господу Богу едино..."

***

В аду на коленях у главного чёрта

Сидит с кошельком грамотей –

Такая нехитрая с виду работа

Оплачивать козни чертей.

Но требует всё же крутые повадки

И жёсткий ревнивый догляд,

Ведь ушлые черти на денежки падки

И лапы нагреть норовят.

У них что ни день – то Содом и Гоморра.

Работать никак не хотят.

Налижутся сдуру крысиного мора

И злобно друг – друга едят.

А если напьются, то в карты играют,

И всяко грехами сорят.

А деньги казённые тают и тают.

А лапы горят и горят.

Обчистят нахально друг другу карманы

И в тяжком похмельном бреду

Набрешут с три короба, как наркоманы,

Что в райском гуляли саду.

А черти из тех, кто иных побойчее,

Растратив беспутно суму,

Идут на поклон к самому Казначею

И ножки целуют ему.

И хоть Казначей этот – плут и ворюга,

Казна не бывает пуста.

Он каждого чёрта, как лучшего друга,

Умильно целует в уста.

И светятся счастьем чертовские рожки,

Как лампочки в полный накал:

Христос омывал казначейские ножки

И крепко уста целовал.

За что грамотею такая награда

И пышный особый почёт?

Поганое грязное золото ада

Ему ляжки хилые жжёт.

Несметное это богатство откуда?

С тернового брызжет куста.

А кто Казначей тот?

Паскуда Иуда,

Торгующий кровью Христа.

***

С детских лет неокрепший мой разум

Будоражил персидский восток,

Где в цветущей долине Шираза,

Бьёт поэзии чистый исток.

Там склонились великие тени –

Рудаки, Фирдоуси, Балхи...

По-рязански, по-русски Есенин

О любви им читает стихи.

И внимают поэту поэты –

Гургани, Ибн Сина, Аттар...

И небесных светил минареты

В их сердцах возжигают пожар.

Саади от волнения замер...

И уверовал мудрый аллах,

Что в далёкой славянской Рязани

Небеса в облаках, как в чалмах.

Соловьи разливают рулады,

И тюльпаны дрожат на ветру...

Ничего мне для счастья не надо –

Я за песни Шираза умру!

В понедельник, во вторник иль среду,

Дайте только мне время и срок,

Я в долину Шираза уеду

На цветущий персидский восток.

Разменяю рубли на динары

И куплю у чайханщика с рук

Для своей черноокой Гульнары

Шитый златом кафтан-архалук.

Кротких глаз потаённая нежность

Обжигает сильнее огня...

Если глотки неверным там режут,

Пусть в Ширазе зарежут меня!

Мне известна такая расправа

Среди смуты российской и тьмы.

Разгулялась разбойная слава –

Резать глотки умеем и мы.

Разлилось по Руси половодье.

Разошлось, как круги по воде,

Воровское блатное отродье...

Разве Родину бросишь в беде?

В понедельник, во вторник иль среду...

Для себя я усвоил одно:

Ни в какой я Шираз не уеду –

Вышла замуж Гульнара давно.

И ещё мне известно заране:

В дни народных смятений и бед

Ни в Ширазе, ни даже в Рязани –

Никому ты не нужен, поэт!

Разметалось кромешное эхо...

... А Шираз ослепительный мой

Не дождался меня – сам приехал.

И на рынке торгует хурмой.

***

В этой роще нечистая сила,

А над нею кружит вороньё.

Эта роща темна, как могила, –

Не заглядывать лучше в неё.

В этой роще матёрые волки

Злобно воют и люто рычат.

И терзают нещадно за холки,

Провинившихся малых волчат.

Пахнет сизый туман керосином...

В этой роще и в солнечный день

Меж ни в чём не повинных осинок

Промышляет иудина тень.