Газета День Литературы # 146 (2008 10)

С симпатией изображая представителей разных народов, за исключением русского, Дина Рубина не навязчиво, но настойчиво проводит мысль: евреи – вот народ, который абсолютно превосходит всех остальных по своим профессиональным или человеческим качествам. Циля, Зара Марковна, Маргарита Исаевна, Женя Горелик, Клара Нухимовна, Михаил Лифшиц, Лёня Волошин, Айзек Аронович, Хасик Коган и другие герои-евреи создают ту неповторимую атмосферу, которая делает старый Ташкент особым городом.

Показательно, что одно из главных действующих лиц Вера Щеглова стала другой, нежели её грешная, падшая русская мать, стала полноценным человеком и большим художником благодаря Михаилу Лифшицу. Он по сути её создал, изваял как личность, поэтому, в конце концов, Вера называет дядю Мишу своим отцом.

Другой еврей Леонид Волошин – "добрый ангел" Щегловой, с которым она связала свою жизнь. Он – идеал чуткого, надёжного, любящего мужчины. В пяти книгах Рубиной, прочитанных мной, ни один из русских к уровню Леонида даже близко не приближается. Исключением, быть может, является герой романа "Вот идёт Мессия!.." Юрик Баранов, бывший русский. Он в студенческие годы принимает иудаизм, чуть не умирает после обрезания и становится не просто Ури Бар-Ханином, а ортодоксальным иудеем, большим евреем, чем все его еврейские родственники со стороны жены.

Именно духовный отец Веры Михаил Лифшиц открывает ей глаза на то, что они живут в империи, в которой Узбекистан – колония, и так далее и тому подобное: прямо по "блокноту агитатора" любого либерала-русофоба. Хотя слово "русские" в этой беседе не звучит, вопрос, кто кого угнетает, не возникает.

Понимаю, что как всегда в подобных случаях станут говорить: нельзя отождествлять позицию героя и позицию автора… Это и другое нам известно, Михаила Бахтина читали ещё в 70-е… И чтобы снять возможные вопросы, приведу высказывание Дины Рубиной из интервью с Инной Найдис. Смысл его полностью совпадает с разглагольствованиями Лифшица и других героев на тему империи: "Да, в Ташкенте было всё несколько мягче, теплее для евреев. Не так заставляла жизнь выдавливать из себя по капле иудея, чтобы быстренько стать эллином … . Хозяева, узбеки, притесняемые советской властью в своей идентичности, смотрели на этническое меньшинство более сочувственно, чем на титульную нацию … . Словом, было, было обаяние в этой относительной свободе колониального юга…" (Рубина Д. На Верхней Масловке. – М., 2007 ).

Я понимаю, что Дине Рубиной и её единомышленникам бесполезно что-то говорить в ответ, и всё же скажу предельно кратко. В СССР была "империя наоборот" (А.Зиновьев), то есть именно Россия была главным донором, главной колонией, обделённой во всех смыслах куда значительнее, чем другие республики. А титульная нация, которую Рубина ассоциирует с властью, метрополией, – одна из самых пострадавших наций за годы антирусской власти, пострадавшей гораздо больше, нежели евреи.

Империя и исторический город сталкиваются, по Рубиной, в 1966 году: "Старый Ташкент был сокрушён в 66-м году подземными толчками и дружбой народов, снабжённой экскаваторами". Различные варианты этой мысли встречаются у писательницы неоднократно. Укрепляя дружбу народов, дающую трещину, метрополия перестаралась в колонии: разрушения после землетрясения были не столь значительны, чтобы так "восстанавливать" Ташкент, уничтожая почти все исторические строения.

Но окончательно исчез старый Ташкент, когда его покинули "белые колонизаторы" (сквозной образ романа), придававшие ему неповторимое своеобразие. Только в американской фирме Волошина трудится 10% "ташкентцев". Поэтому, если следовать логике Рубиной, следует ожидать, что аналог старого Ташкента должен возникнуть где-нибудь в США или Израиле, куда перекочевала большая часть "белых колонизаторов"…

Нередко в русскоязычной литературе национально-ограниченное восприятие человека перерастает в "разрешение крови по совести", в убийство во благо, что при определённых условиях закономерно. Если "чужой" – не человек или неполноценный человек, а ненависть – естественное отношение к нему, то убийство "чужого" – высшее проявление ненависти – не грех, и как вариант – доблесть. Другое восприятие "чужого" вызывает подозрение и в принципе отрицается.

В рассказе Рубиной "Белый осёл в ожидании Спасителя" повествователь, как всегда у писательницы выражающий авторскую точку зрения, не приемлет чувство смотрителя кладбища "темплеров" (так у Рубиной. – Ю.П.) Меира. Ему жалко немцев, которых англичане во время Второй мировой войны выселили из Палестины в Австралию, опасаясь, что они будут сотрудничать с фашистами. Аргументация Меира ("Когда людей выгоняют из домов, с детишками и стариками … всегда жалко") не убедительна для рассказчицы, поэтому его позиция определяется героиней как позиция постороннего.