Газета День Литературы # 180 (2011 8)

Стих "На смерть леди Дианы Спенсер" построен в форме обвинений, предъявляемых папарацци, королевской семье, лично принцу Чарльзу ("Принц Уэльский нашёлся гордый, Ухмыляется на могиле. Да в Москве бы с такою мордой И в метро тебя не пустили!"), которые виноваты в гибели столь прекрасной дамы. За громким и недобрым плачем открывается главная фигура стиха – агрессивный обыватель, живущий в информационно-развлекательном ящике и реализующий страсть к отрицанию через комментарии к телеобразу. В этот момент, когда новости рисуют очередную трагедию, гуманизм зрителя выворачивается наизнанку. Пропадает близкая реальность, требующая внимания, и душу заполняет теленравственность: гаснут огни собственной судьбы, забываешь о том, что снова в грязи лежит родная страна, и начинаешь сопереживать экранным героям, охая, пересказывая сюжеты соседу, и роняя слезу под торжественные похороны нового успешного покойника, сумевшего собрать мир на поминках, часто прерываемых рекламой. Объект смеха – вся ситуация в целом: и Диана, ставшая гламурной куклой светской хроники, и её предсмертный спутник – "непьющий, представительный египтянин", и королевское семейство, которое могло желать такого исхода, и уродливое российское телевидение, и совсем уж смешной герой – русский мужик, растрачивающий жизнь перед лживо сентиментальными картинками, постепенно чахнущий в общении с телемонстрами. Направить бы силу отрицания на достойные объекты, но – куда там! Ведь есть возможность пережит эпос, заменив меч на пульт: "Нам об этом вашем разврате, Обо всех вас – козлах безрогих, Киселев, политобозреватель, Рассказал в программе "Итоги". Киселев был со скорбным взором, Он печально усы развесил. У него поучитесь, Виндзоры, Как горевать по мёртвым принцессам. Если вы позабыли это, Мы напомним вам, недоноскам, Как Марии Антуанетты Голова скакала по доскам".

Саркастический смех у телевизора в общении с бутылкой – надёжный приют простого русского человека, хорошо знающего о том, что роландов и былинных героев больше нет. Емелина интересуют перешедшие границу. Сам поэт совершил это деяние с помощью алкоголя; маргинализм существования помогает сбить оковы. Страна давно перешла границу с помощью лицемерия. Алкоголизм массовой культуры – важная тема Емелина. Русский ход (и для поэта, и для страны) – дать ответ неласковому миру воссозданием в себе изменённого сознания, превращением в бомжа (стихотворение "Смерть бомжа" здесь весьма органично). Емелин – талантливый русский человек в обычном плену: и водка есть, есть и зависимость от осмеиваемого. Выключить телевизор не получается. Концентрация на себе выявит недостаточность себя? И поэтому лучше талантливо хохотать над глупой и навязчивой телевселенной?

Творчество нашего поэта – фарсовая защита личностного бытия, но объект осмеяния способен вбирать в себя смеющегося. Вагантом быть легко? Потреблять информацию, чтобы выплюнуть её в тех, кто эту информацию контролирует, дозирует, превращает в незатейливый миф. Емелин – олицетворение обыденности русского бунта в его нестрашной, житейской форме: всё, исходящее от власти (политической, телевизионной, культурной), должно быть побеждено смехом. Творцом позитивной житейской реальности быть не получается, потребителем и исполнителем быть совсем не хочется. Приходится пить, чтобы интереснее смотреть. А когда долго смотришь в экран, остановить запой и вовсе сложно.

Как Юрий Клинских ("Сектор газа") и Глеб Самойлов ("Агата Кристи", "The Matrixx"), Всеволод Емелин выступает в роли летящего вниз головой неформала, который против – всегда, всего. Клинских, умерший в 2000 году, видел себя в панк-культуре: темы и сюжетные контексты – водка, наркотики, вампиры, грязь души, исповедь хама, мат. Самойлов, умерший в "Агате" и организовавший новый проект, мыслит себя в декадансе: минорная музыкальность, многозначительная обречённость, внутренний милитаризм, эстетизм формы и причудливость грехов. У Клинских акцент сделан на простом парне, который вряд ли будет долго жить. Самойлов следит за одиноким волком, не способным смешаться с толпой потенциальных самоубийц.

У всех троих, включая Емелина, тема изменённого сознания и гибнущего от ненужных веществ организма – на видном месте. Человек-сердце уступает позиции человеку-печени. Герой – желчный, под интоксикацией, желающий продолжать, зная, к чему это ведёт. В тексте Емелина "Печень" уловленный циррозом персонаж, воспевая "печень – трудягу кроткую, живущую не по лжи", вспоминает и палёную водку демократии, и "чёрный вторник, дефолт, замиренье Чечни", и Горбачёва с Лигачёвым, "до сих пор сидящих в печёнках".