Газета День Литературы # 52 (2001 1)

— Точнее сказать — роковую роль. Нигде слово «интеллигенция» (inteligan — это просто ум) не содержало в себе социальной плоти, кроме как в России. Отсюда и вывод: русская интеллигенция за что боролась, на то и напоролась. Начались концлагеря, чудовищные расстрелы при Ленине, которые превосходили сталинский террор, впрочем, это уже совсем другой вопрос, и я не хотел бы его сейчас затрагивать. Думаю, хорошо, что Ленин подписал декрет о высылке неугодных идеологов. Они стали сотнями отъезжать из Петрограда, из Москвы, из Одессы. Последним, кстати, за границу был выслан Троцкий. Вот почему существует такая гигантская эмиграция за рубежом на исходе первой волны. Вторая же — более потенциально примитивная. Это постарбайтер, то есть в ней были те, кто хотел остаться там. Это те, кто сотрудничал с немцами. Ну и, наконец, те, кто был обижен властью и уходил без особых нравственных переживаний. О них написал Каневский в романе "На запад". Вторая волна литературы не создала: Лагин, Калиновский и так далее — сомкнулись с первой эмиграцией и растворились в ней без следа. А потом пришла пора хрущевской оттепели, когда появились общественные деятели культуры, литературы, искусства, призвавшие сделать "социализм с человеческим лицом". Вспомним того же Анатолия Кузнецова, автора нашумевшей повести "Продолжение легенды": как он боролся с французскими издателями, которые издали книгу, сняв правоверные куски. Между прочим, он был членом тульского обкома партии! И вот он поехал в командировку в Англию для изучения Ленинской темы, кажется, в 1966 году и там попросил политического убежища.

— По той же аналогии можно вспомнить "Любовь к электричеству" Василия Аксенова.

— Верно, о Красине, она вышла в политиздатовской серии "Пламенные революционеры". А Войнович? Для той же серии написал книгу о Вере Засулич. Потом, много лет спустя, написал роман о Чонкине.

— Чонкин мне напоминает солдата Швейка…

— Но тут есть принципиальное отличие. У Гашека двойное отношение к Швейку — он и идиот и мудрец одновременно, как Иванушка-дурачок. Гашек показывает национальный чешский характер — с иронией и с необыкновенной любовью. Но было и другое понятие о национальном характере — "в греческом зале", идущее от традиций Райкина. Одним из страшных и отвратительных для некоторых людей был Хам! Вот к этому Хаму — негодяю и подонку отношение было самое убийственное… Причем он сидел не только в "греческом зале", но и в Кремле. И то, что мы воспринимали как слабость наших правителей, как культурную ограниченность, в конце концов, отсутствие широты понимания того же Бунина, Рахманинова, — они воспринимали как враждебное начало хамства, которое нам чуждо. А что такое хам? Это библейские Сим, Хам, Иафет. Конечно, Хрущев для многих — глупый, Брежнев — глупый, но они были наши, кровь наша была, и мы их критиковали по-другому.

— Мы страдали, нам было стыдно подчас за них…

— Страдали, и нас же они уничтожали. Но это было принципиально нечто иное. Традиция Войновича исходит от бичевания чужого для него национального ядра. Задумаемся: идет Великая Отечественная война, а рядом с Чонкиным одни хамы и скоты. И даже Чонкин выделяется положительно, потому что при всей его глупости он делает добрые поступки, хотя ничего не понимает. Но вокруг него — и генералы, и офицеры — это просто подонки!

— Вот на этом ветре и катилась третья волна.

— К сожалению. Большинство взяло на вооружение самое больное, что было в русской культуре. Исчезла золотая середина. На одном краю — «интеллектуальная», якобы ориентированная на профессионала культура, которая понимает все, а на другом — чудовищная массовая культура, где пляшут на помойке негодяи, которые потрафляют самым худшим вкусам читателя, и растлевают его.

— И никто не может создать "Темные аллеи"…

— О чем вы говорите!.. Вот написал Виктор Ерофеев "Русскую красавицу". Но это же полный распад! Его однофамилец, незабвенный Венечка Ерофеев, очень красиво проиграл свою партию — сжег себя. И вот как антипод его — этот самодовольный, абсолютно непроницаемый писатель, который якобы страдает. Нет боли! А это чувствуется, когда нет боли.

— И все-таки политизированность третьей волны, как говорится, не от хорошей жизни. Вот вы, Олег Николаевич, хотели в свое время войти в третью волну?