Газета День Литературы # 53 (2001 2)

Словно слезы, бегут по стенам.

Наплывают бугристым потоком,

Обвиваются выше колен…

Мы забыли о самом высоком

После стольких утрат и измен.

Помните финал гоголевского «Вия»? "И заросла церковь густым бурьяном, и никто никогда не найдет к ней дороги. Так навеки и осталась церковь, с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги". В развалинах, куда люди пришли для последнего прощания, нет следов нечистой силы, но храм так же заброшен и скоро порастет непроходимой травой последняя тропинка, ведущая к нему… По закону неотвратимого возмездия за измену и отречение от веры и истории предков трава забвения превращается в гибельное всепожирающее пламя.

Да, текут наши чистые слезы.

Гулко вторит заброшенный храм,

И взбегают колючие лозы

Словно пламя по нашим ногам.

В поисках разрыва нити, связывающей времена, поэт обращался к древним языческим образам, к "мчащейся по ржи", в движении которой он чаял разгадать тайну славян. Это обращение было естественным для него, пораженного еще в детстве лицезрением "столба крутящейся пыли", рассказавшего в поэтической молодости "атомную сказку" о превращении Иванушки-дурачка в хладнокровного препаратора. Символы, мифы, сказания русской древности оживали в его поэзии, заставляя читателя верить в неразрывность, нерасторжимость временных пластов, что создавало ощущение устойчивости и удивляло, не могло не удивлять — бесстрашие поэта, вторгающегося в области запредельного, производило впечатление поистине ошеломляющее.

Ты сражался с невидимым злом,

Что стоит между миром и Богом…

Путь к Богу на выходе из этого сражения был неизбежен. Но труден и далек.

В "Пути Христа" Юрий Кузнецов явил мироощущение человека, пришедшего к ж и в о м у Христу. К Тому, Который сказал: "Не мир Я вам принес, но меч". К Тому, Который изрек: "Царствие Мое не от мира сего". К Тому, Который обронил: "Воздвигну храм Свой и врата адовы не одолеют его". С какой же благотворной тяжестью воспринимались сии истины!

Нет ни церкви, ни священника, ни таинств, ни Святых Даров…

Есть пустыня, Вифлеем, голая пещера, овечьи ясли, звезда, взошедшая с востока, и первые слова Нового Завета. Есть память, не дающая порвать связь с языческим восприятием мира. Есть русский человек, чей разум напоен живой и мертвой водой символов, сказаний, песнопений старого мира. Перейти черту, отделяющую от мира нового, соединить в себе в едином равновесии два мировосприятия, вынести новую тяжесть Слова Божьего и нести дальше как свое достояние… Евангельские и апокрифические сюжеты, плавно переливаясь один в другой, находят свое воплощение в форме рифмованного гекзаметра, а сказовые зачины напоминают о сказочной стихии, питавшей русское мышление.

То не вечернее облако блещет огнями,

То не дремучее небо трепещет корнями,

То не трава на разбитых скрижалях шумит,

То не молва, как пустая посуда, гремит,

То не последы ползут из народного чрева,

То не ехидны бегут от грядущего гнева, —

Это пророк попущеньем небес обуян,

Это бушует последний пророк Иоанн.

"Обуянный" — то есть одержимый. Но одержимый презрением к "народу торгашей и пророков", не ведающих о пришествии Сына Божия. Последний пророк мечет громы и молнии на головы заблудших и погрязших в грехе, каясь в собственной недостойности Того, Кто будет увещевать Словом любви и благостыни.

"Будьте как дети"… Эта Божья заповедь таилась в лоне давних строк поэта, стоящего на грани познания "стихии чуждой запредельной"…

Умираем не мы, а цветы,

Ничего мы не знаем о смерти.

И с отчизной и с богом на «ты»,

Мы живем, как жестокие дети.

И насколько же органичны в самой поэме песенные переливы, перебивающие торжественный лад гекзаметра, умиротворяющие душу, готовую распалиться от огненных словес! "Христова колыбельная", "Христова подорожная", "Песня Лазаря" — вечный мотив любви ко всему сущему, смутно всплывающий в памяти из тех времен, когда мир был напоен светом, теплом и лаской под голос матери, склонившейся над детской колыбелью.

Эй, на земле, где целуют друг друга во зло!

Славен Господь! Он идет! Его детство прошло.

И ничего не оставило людям на свете,

Кроме святого трилистника: Будьте как дети!