Газета День Литературы # 54 (2001 3)

"Сиди здесь" вряд ли означало "не сходи с места ни на шаг", однако Эдика обуяло какое-то злое упрямство, и он действительно проторчал три часа, облокотившись на гипсового футболиста. Тот размахнулся для решающего удара, но вместо мяча уже года три торчал голый металлический штырь. На бутсу кто-то налепил несколько стикеров с автомобилями, и Эдик задумчиво сцарапывал наклейки, обстреливая флоксы на соседней клумбе липкими бумажными шариками.

За полчаса до обеда появилась наставница.

— И кто же тебе такое рассказал?

— Что рассказал?

— Что родителей нет.

— Никто.

— Сам додумался? Ну-ну. Не выдавай. А как же ты тогда на свет появился, если не секрет?

— Как-как. От секса.

— Тоже сам догадался? Языки вам всем повыдирать надо, чтобы чушь всякую не мололи.

Она помолчала немного, сгоняя с лица некорректную иронию и антипедагогичное раздражение.

— Слушай, а какая тебе, в конце концов, разница — есть родители, нет родителей?

— Я президентом футбольного клуба стать хочу, — признался Эдик.

— И что?

— Так денег много нужно, чтобы футбольный клуб купить. Можно, конечно, банк ограбить или миллионера убить, но мне не хочется. Лучше родителей найти и попросить. Если они есть.

— Попросить, значит?

Она резко схватила Эдика за руку и потащила к административному корпусу. Так быстро и энергично, что он болтался следом за ней, едва успевая переставлять ноги.

— Знаешь, кто это? — наставница ткнула его носом в мемориальную доску перед плацем.

— Издеваетесь? Как себя знаю. Матросов. Александр Матросов.

— А ведь он, Эдик, тоже безотцовщина. Потому и герой… Вот представь себе — десять человек во взводе, у девяти родители дома чай пьют, а десятый — один как перст. Никого у него нету.

Эдик попытался представить себе сразу девять человек с живыми родителями и не смог. Зато Матросова представил.

— И получается, что один он взрослый на девять детей, — продолжала наставница. — Они все защищены, они все любимы, они все безответственны. За них по-прежнему родители решают, отвечают, поступают. А Матросов — один на один с судьбой. Сам себе отец. Потому и на пулемет кинулся. Право имел. Право на подвиг.

— А зачем подвиг? — вырвалось у Эдика.

— Я попытаюсь объяснить. Ты когда-нибудь думал, в чем смысл жизни?

— Нет, — ответил Эдик больше из нежелания самому вслух развивать эту тему.

— Смысл жизни, милый мой мальчик, в победе над смертью. Но смерть всесильна. Смерть — это царящий над нами дракон, который пожирает все и вся без остатка. Поэтому победить смерть можно только одним путем: забыть о ней. Не испугаться дракона, посмотреть на небеса сквозь него. Тогда ты окажешься вне его власти. Но забыть о смерти человек способен только в момент гибели. Нельзя забыть о смерти и жить дальше. Поэтому, чтобы победить смерть, надо погибнуть. Совершить подвиг.

А погибнуть ты можешь, если тебя ничто не держит. Ни по эту сторону, ни по ту. Если сам себе хозяин и никому не раб. Никому не сын. Один в целом мире и сам себе целый мир. Настоящий колосс.

Она вдруг рассмеялась и потрепала Эдика по вихрам.

— Сам все бери. Никто тебе ничего не даст. Чистая правда, парень — нету никаких родителей. А деньги зарабатывать надо.

"Родителей нет. Родителей нет, чтобы быть взрослым. Быть взрослым, чтобы брать самому. Брать самому, чтобы погибнуть. Погибнуть, чтобы победить дракона". Наставница говорила с ним не так, как обычно. Будто читала вслух серьезную книгу. Но Эдик, кажется, все понял. И успокоился. Заблудился в лесу, расплакался, свалился без сил под сосной — и обнаружил рядом компас с картой.

А ночью пришел дракон. Подкрался на цыпочках, сел к изголовью. Он был похож на брошенного пса — одинокий, печальный и неуверенный. Глотнул воды из стакана. Сказал шепотом: "Здравствуй". Эдик спокойно кивнул.

Гость улыбнулся, обнадеженный приемом, и потрогал Эдика за ногу. "Пустишь меня в голову?" — спросил дракон. — "Это как?" — "Обыкновенно. Будем жить вместе. Понимаешь, чтобы не бояться драконов — ты ведь боишься, не спорь, — нужно самому стать немножко драконом. Чтобы не видеть дракона снаружи, нужно поселить его внутрь, — дракон опустил взгляд. — Да и мне одиноко. Я же только твой, не чей-нибудь". Эдик провел рукою по теплой драконовой чешуе. "Сейчас я обернусь муравьем, — продолжал тот, — и заползу тебе в ухо. Жить буду тихо. И нещекотно. О'кей?" — "О'кей", — ответил Эдик завороженно.

Дракон весь покрылся белыми блестками, скрылся в их вихре и вдруг исчез. А по свисающей на пол простыне к Эдику семенил искрящийся, ледяного цвета муравей. Он подбирался к уху, и Эдик представил себе, как муравей, обосновавшись внутри, сворачивается клубочком в мозгу. Потом он обратно превращается в дракона. Одинокому дракону скучно в темном черепе, и он решает посмотреть, что творится вокруг. Он глядит сквозь эдиковы зрачки, выдавливая их наружу, и вот уже сам Эдик смотрит на мир глазами дракона. Мир оказывается бурым, пылающим и горячим. Кругом ползают, извиваясь, змеи, ящерицы, черви, снуют полчища муравьев. Эдик делает шаг и падает, валится в склизкую кучу из человеческих глаз. Муравей копошится уже у самого уха.