Газета День Литературы # 59 (2001 8)

Не дожидаясь или боясь ответа, спутница стала рассказывать о своей жизни в Москве, далеких поездках и приключениях, о том, какие вкусные яблоки у них в саду на даче и о куче других уютных человеческих вещей. Ангел смотрел на спутницу, улыбался и изредка кивал, не особенно вдаваясь в смысл. Он путал глубину ее карих глаз и темные пятна в не увядшей еще листве осин по сторонам тропы. Деревья подсматривали за ними пустотой между ветвей. Вдруг девушка замолчала, и ангел вздрогнул.

— Ты ведь издалека? — спросила она, продолжая какую-то мысль.

— Я дальше, чем тебе кажется.

Тропа стала подниматься: значит недалеко уже развилка — одна дорожка круто спускается вниз к деревне, другая, неприметная взбирается наверх, к склону горы. Здесь на развилке древней дороги стоит белый камень, неприметный валун, поросший мхом и лишайником, сейчас он почти ушел в землю, но раньше, давным-давно, это был столб с ликом человека, один из тех белых богов, кому приносили жертвы волхвы и поклонялись татарские баскаки. Камень обступили темные высокие ели, неведомые языческие стражи. Ангел остановился и присел на каменную плиту. Девушка осталась стоять.

— Ты знаешь, что это за камень? Я не видела его никогда раньше.

— Не знаю, а что ты думаешь?

— Наверное, это камень от древнего города, здесь же был когда-то древний Радонеж. Это может быть камень от его древних стен.

Ангел кивнул, но не промолвил ни слова. Под спящим идолом у ног спутников чернело недавнее кострище, прошлый раз по пути в Радонеж ангел его еще не видел. Вдруг между елями пробился солнечный луч, и на камне рядом с рукой своей ангел увидел блестящее стекло, бусы, камешки, что-то еще, принесенное людьми. Ангел взял блестящие разноцветные бусы, поднял и поиграл их блеском на солнце.

— Держи! — крикнул он спутнице, смеясь, и кинул ей связку бус. — Тебе это подойдет больше, чем могильному камню.

Девушка засмеялась и поймала нежданный подарок обеими руками:

— Ты уверен, что мы не воруем их у кого-нибудь?

— У мертвых? Нет. Это живое и пусть остается живым. Тебе, например.

— Кого только благодарить за этот подарок: мертвых или тебя? Ну что ж, пойдем дальше, нам ведь вниз, — ей явно хотелось уйти подальше от этого мрачного камня.

Внизу сквозь ели уже виднелась деревня. Они стали спускаться. Ангел шел первый и дал руку спутнице своей. Скоро еловый лес закончился и начался песчаный склон, поросший кривыми от ветра соснами. Нужно было смотреть под ноги во все глаза, корни то и дело норовили вцепиться и сбросить тебя вниз. Последние метры спутники бежали по зыбучему песку, взявшись за руки. Ей почудилось на миг, что они оторвались от склона и легко летят к реке и деревне. Когда они приземлились на песчаном пляже, за речкой сквозь деревья виднелась серая крыша дома, куда попасть можно было только по шаткому мосту через Пажу. "Вот я и дома", — сказала девушка. Накрапывал мелкий слепой дождь и небо расцветила радуга, когда они перешли по мосту на другой берег реки.

Не доходя до своего уютного дома из красного кирпича, окруженного невысокой оградой и кустарником, спутница обернулась и подняла глаза на ангела:

— Ну что же, до свиданья! Надеюсь, мы еще встретимся. Я так и не узнала, как тебя зовут…

Ангел приложил палец к ее губам и покачал головой. Он наклонился к ней и быстро поцеловал ее в щеку.

— Прости меня, — почти прошептал он.

— За что?

— За то, что ты меня уже не забудешь и жизнь твоя отныне изменится. Но в конце концов мы опять встретимся.

Он повернулся и зашагал прочь на Радонежскую гору, смотреть на закат.

* * *

Ангел в пурпурном плаще сидел на склоне горы в Радонеже, на грязно-серой сентябрьской, апрельской траве, прислонившись к старой скрипучей березе, и смотрел на закат. Мы не знаем, о чем он размышлял, глядя на садившееся солнце. Может быть, о том, что семечко, из которого выросла старая береза, когда-то выпало из его крыла. Все было именно так, мой ангел".

Дарья Грызлова НА СМЕРТЬ ПОЭТА

Я потерял такого друга,

Каких на свете больше нет.

Делил со мной часы досуга,

Мудрейший мне давал совет

Всегда; ходил в плаще дырявом,

Хоть был богат: стремился он,

Чтоб мыслей не было корявых,

А остальное — только фон;

Он рифмовал деревья, лица,

Свои ошибки и других,

И только модныя девицы

Ложились плохо в бойкий стих;

И чайки ритм его любили:

Ловили в легком ветерке,

А детки раз его разбили,

Осколки спрятав в сундуке;

Он сказкой мой покой дурманил,

Он пел, как птица-гамаюн…

А я его так больно ранил,

Чтоб скрыть… к нему любовь мою.