Газета День Литературы # 93 (2004 5)

(Из дискуссий в сети: "Рыдал. Рыдал горючими слезами, когда слушал "Последнего воина…" Несмотря на то, что продолжаю искренне любить творчество Калугина, уважать и восторгаться им... Вырос и из этого, как из коротких детских шортиков. Это нам, вырастающим, деревья кажутся ниже, а вещи мельче. А на самом деле — ни фига они не меняются. Так и стоят себе, все такие деревянные.

И никакой проблемы восприятия — нет.

Нет этой проблемы, как нет дырки в съеденном бублике".)

Роман Ромов РЕЦЕНЗИЯ

Иду я вечером в пятницу (23-го апреля) по весенней столице. Мимо синагоги. На душе десять тысяч цветов расцветают, солнце вовсю (но прохлада), выходные начались, сзади и спереди люди громко разговаривают о своих обстоятельствах (люблю). В кармане книжка новокупленная. Которую все давно прочли, а я нет ещё. Золотого цвета, прямо как флаг Афона, и название хорошее, и рекомендации. Не вытерпел, вытащил, открыл на ходу, рискуя в столб врезаться — но алча.

А на первой странице там написано:

"Мой друг Ашот Иванович Какашкин очень любит пить водку.

Вовочка накакал в фантик, завернул. "Хочешь, — говорит, — конфетку?" Ясное дело, хочу..."

Во-первых, зачем про Какашкина писать? Разве что из мизантропии. В смысле, ненависти к читателю. С таким именем и жить-то не стоит. Я понимаю, у нас в посёлке еврей жил по фамилии Гитлерхер. Такую можно с гордостью даже носить. А это... Имя для мелкой и настойчивой пакости. Каковой пакостью, собственно говоря, и является Ашот Иванович.

Во-вторых (и в главных) — зачем писать про водку?! Какую книгу ни возьми — везде про водку. За, против, за и против, между делом — но на каждом шагу.

Впрочем, понятно зачем. Мы же и впрямь фашисты и сволочи. Недоразвитые, в общем-то, люди. Нам, чтобы свой грех оправдать и другим его навязать, надо пропечатать его буквами. Желательно в художественной литературе. Покрасивее. Если пропечатано — значит, дозволяется, значит, по закону. Можно даже осуждать изо всех творческих сил. Лукавого называй хоть так, хоть эдак — всё призывание получается.

По совести, конечно, надо было зайти в Макдональдс и выкинуть книжку в унитаз. Или запустить ею в лицо негра Наташи из объединённых цветов Бенеттона. Или просто порвать. Порвал же я в лучшие времена книжку самого Какашкина прямо в магазине "Эйдос". Мелочь, конечно, но вспомнить приятно. И не хихикайте. Если бы все так поступили тогда, было бы в России настоящее гражданское общество. Ан нету его.

В этот раз я сподличал и книжку дочитал. Ничего нового — всё про водку и Какашкина. Ну, про портвейн ещё, про вермут, про людей с другими, более благозвучными фамилиями, но по сути — одно и то же. "Иванов напился, упал в коридоре и сблевал. Потом пришёл Петров, напился, поскользнулся на блевоте Иванова, упал и тоже сблевал. Творческие люди".

Речь не против романтизации пьянства. Речь за то, что про водку много писать — это всё равно, что матом ругаться с телеэкрана. Михаил Тарковский, замечательный писатель и не знаю какой охотник, приехал как-то к Виктору Астафьеву. Который тоже писатель не чета некоторым был и человек мудрый, хотя и отчаявшийся. Астафьев Тарковскому говорил тёплые слова и советы. А после отругал — за то, что у него в одном рассказе уж очень ярко пьют.

Тарковский удивился — мол, Виктор Петрович, рассказ-то против пьянства, и воздержание там одерживает безусловную моральную победу. А Астафьев отвечает — моральная победа, это, конечно, хорошо, но про пьянку писать всё равно не надо. Потому что наши, из Овсянки, как про пьянку прочитают художественные слова (любые), так в собственном алкоголизме окончательно утверждаются.

Впрочем, главная речь даже не об этом. А об ошибках идеологических (Ну да какие идеологические ошибки могут быть у Черчилля с Чемберленом. По-ихнему как раз всё верно). Книжка — о том, что пьянство воспитывает художника. Что мир творчества — это пьяный мир (в котором некоторые и не пьют вовсе — но мир всё-равно пьяный). О том, что пьяница человечнее, о том, что он небесам распахнут.

На самом деле всё наоборот. Не иначе — а именно наоборот.

Великий русский поэт Заболоцкий, когда перед ним какой-то невеликий поэт бахвалился, что особенно успешно сочиняет стихи в пьяном виде, в ответ только поморщился. И сказал: "Ещё Пушкин над этим смеялся. Когда пишешь, не пей ни капли вина".

Сам Заболоцкий любил грузинское вино Телиани, с сыром. Но ни разу в жизни не блевал.

Всё, что есть хорошего в этой книжке — упоминание о хуторе Недвиговка (хутор ростовский — то есть раскидистое такое село с несколькими тысячами хуторян). Взаправдашнее место. Волшебное прямо-таки. Своё. Меня там одиннадцать лет назад чуть интеллигентом не сделали.

То есть, в этом-то, конечно, ничего волшебного нет, это довольно неприятно, но в остальном — замечательная местность.

А как книжка называется, я писать не хотел. Из понятных соображений. Я вам — не идущий вместе какой-нибудь. Но будучи обвинён за это в малодушии, смалодушествовал и написал:

Книжка называется Волшебная страна. Писателя фамилия Белозор. Читать не надо.