Ах, Евгений, друг ситцевый, ведь есть же стенограмма той встречи, она опубликована. Там большое, на шесть страниц ваше выступление. Вот что, в частности, вы говорили: «Товарищи, когда-то Маяковский, выдающийся поэт нашей революции, чётко определил задачу социалистического искусства: «И песня и стих – это бомба и знамя». Мы никогда не должны забывать эти слова».
Вот взяли бы сейчас бомбу и бросили в Соломона. Нет… И продолжали вы тогда так: «Меня глубоко тронули, заставили задуматься слова Никиты Сергеевича о том, что у нас не может быть мирного сосуществования в области идеологии. Это правда, потому что вся наша жизнь – борьба, и если мы забудем, что должны бороться неустанно, каждодневно за окончательную победу идей ленинизма, выстраданных нашим народом, мы совершим предательство по отношению к народу… Сейчас, как никогда, я понимаю, что мы отвечаем за завоевания революции. На наших плечах ответственность перед ленинскими идеями. Бой за Советскую власть не окончен. Бой за Советскую власть продолжается!... Многие представители западной прессы, эти проститутки капитализма, пытаются очернить советскую молодежь»
(«Известия ЦК КПСС», №11, 1990. с.198). Тут надо заметить, что, как показало время, у социализма тоже есть свои проститутки. И они ничем не отличаются от проституток капитализма, более того, они способны обращаться из одной ипостаси в другую и обратно. Возьмите, например, Соломона Волкова и Владимира Познера: были проститутками социализма – стали проститутками капитализма и при случае могут стать снова проститутками социализма. Такая порода.Дальше Евтушенко говорил, что проститутки капитализма «заманивают нас в свои объятья, но мы не пошли и никогда не пойдём в их объятья».
Ах, как поторопился дать обещание: никогда!.. Впрочем, ведь его, кажется, и не заманивали, сам побежал по волнам океана, аки по суху, с распростертыми объятьями: «Возьмите меня, я хороший!».Есть ещё один трогательный момент в выступлении Евтушенко на той встрече. Упомянув, что кто-то как раз в дни встречи рассказывал о Хрущёве язвительные анекдоты, и это стало известно, он гневно воскликнул: «Если бы я увидел человека, который посмел рассказывать подобные анекдоты о Никите Сергеевиче, я прежде всего дал бы ему в морду, и хотя я никогда не писал заявлений, потом я написал бы заявление на этого человека, и написал бы совершенно искренно»
(там же, с.200). Доносы нередко пишутся совершенно искренне. Но не в этом дело.Позже в статье «Фехтование с навозной кучей», которую Ф. Бурлацкий напечатал в «Литгазете», Евтушенко с усмешкой поведал, что анекдоты накануне вечером в ресторане ВТО («У бороды») рассказывал никто иной, как он сам. То есть это самому себе на другой день он готов был дать в морду, на себя грозился написать донос? Ну, это цинизм чисто солженицынского закваса. Когда Твардовский возмущенно недоумевал, кто мог передать его письмо Федину на Би-би-си, Солженицын усмехался: «Я и передал-с…». Как много общего у этих фигур – и полная метаморфоза в антисоветчину, и беспардонная брань обо всех, кто не нравится, и поместья по обе стороны океана, и вот такой цинизм.
А что касается «я никогда не писал заявлений»,
то это похоже на правду. Евтушенко предпочитал телефонные звонки: то Брежневу, то Суслову, Андропову, Ильичёву… Тут вспоминается история с фильмом «Сирано де Бержерак», который собирался ставить Э. Рязанов. Евтушенко ужасно хотелось сыграть главную роль, даже стихи написал:Только когда я дышать перестану
И станет всё навсегда всё равно,
Россия поймет, что её, как Роксану,
Любил я, непонятый, как Сирано.