Отрекся от него, это, мол, написано в горький час отчаяния. А как только вернулся из Америки, не мешкая побежал с этим «Пиром» в Малый театр, и там во имя высокого русского искусства быстренько поставили этот шедевр русофобии. Вот и покаялись бы сейчас, Евгений Александрович, за себя и уж заодно за своего покойного компатриота из штата Вермонт за такую же бесстыжую проделку..
Нет! Он начал со своей фамилии, происхождения, с состава крови. Оказывается, отец его латыш по фамилии Гангнус, и есть в нем ещё и украинская, и немецкая кровь. Да кому интересна твоя кровь! В Росссии-то! У нас их столько было… Жуковский по матери турок, у Пушкина прадед эфиоп, у Владимира Даля – ни капли русской крови, у Куприна мать татарка, у Блока, конечно же, какие-то немецкие корни, у Марины Цветаевой – тоже, у Шолохова мать украинка – а все русаки дальше некуда! Маяковский писал:
Ярослав Смеляков по рождению был белорус, но уверял:
И это в нашей литературе редкий случай, чтобы писатель говорил о своей национальности. А Евтушенко всю жизнь твердил;
А что касается фамилии Гангнус, то, конечно, она неблагозвучна, из неё отчётливо вылезает «гнус», но что поэтичного даже в фамилии самого Пушкина? Пушка – орудие смертоубийства. Только зная поэта и его поэзию, Блок мог воскликнуть:
То есть в его таланте, в его делах. И к Гангнусу привыкли бы, если он писал бы, условно говоря, «Хотят ли русские войны», и не выдумывал «Автобиографии».
После доклада о составе крови Евтушенко стал рассказывать о своих жёнах.
- Беллу я обожал, ну просто обожал. Она такая толстенькая была. Я это обожал…
- А почему же разошлись?
- Не знаю, совершенно не знаю. Понимаешь, я её обожал. Толстенькая… Разошлись… Никогда я не был так близок к самоубийству
- А Галя, которую увёл у друга своего Михаила Луконина?
- Я не уводил. Она сама пришла. На такси приехала. Я только расплатился с таксистом. Нельзя сказать, что толстенькая, но я и худышек тоже любил. И её очень любил, ну, очень, очень. Семнадцать лет любил. На восемнадцатом она не выдержала, то ли умерла, то ли к другому ушла – теперь не помню. Мне ведь восемьдесят лет. Ну, очень любил… Ушла… Никогда я не был так близок к самоубийству…
- Кажется, в своё время и родители развелись?
- Да, развелись. Но очень любили друг друга, очень. Почему развелись, не знаю. Мама торговала газетами в киоске у Белорусского вокзала. Она была лучшим киоскёром развитого социализма. Я пытался выбить ей звание заслуженного работника культуры СССР и персональную пенсию. Обращался к министру культуры Мелентьеву, даже в газетах писал об этом, но не удалось. Она, мол, работала не по министерству культуры, а связи. Ну и что? Вот он, звериный оскал развитого социализма. Никогда я не был так близок к убийству Мелентьева…
Представляю, с каким наслаждением все это смотрели и слушали Добродеев и другие боссы нашего телевидения, эти скудоумные пошляки, даже в выпусках последних известий пичкающие народ сведениями о браках, беременностях, разводах то английского принца, то самого президента, а то какой-нибудь бабы Бабарихи Аллы Борисовны.