Газета "Своими Именами" №12 от 19.03.2013

…Стихия народного гнева взвихрилась после проигранной русско-японской, хотя там было всё путём: и крестики, и иконы противостояли «макакам-язычникам». Но сколько тысяч тех же крестьянских семей с детишками не дождались своих мужей-отцов, сколько сирот пошло в куски! А какой разор обрушился уже на миллионы крестьянских дворов за долгие годы кровопролития в Первую мировую во имя шкурных интересов Антанты! Крестьяне терпели, терпели самоуправство «господ», их вековечную забывчивость, чьим потом и кровью оплачивалась каждая барская запонка, каждая французская шляпка у «дам». И что, «лапотники» до бесконечности обязаны ютиться в халупах, безропотно закапывать в землю своих детишек, умирающих с голоду? От дизентерий, скарлатин и т.д. и т.п.?

Вон даже «тонкий», высокообразованный, но дворянин Иван Бунин не без спесивой злобешки написал в своём дневнике: «Кончил вчера вторую книгу «Тихий Дон». Всё-таки он хам и плебей».

А «хам» и «плебей» Михаил Шолохов в своём романе рассекретил этот самый подколодный исток вечной, классовой нестыковки шкурных интересов гламурных «господ», желающих держать простой трудовой народ в подчинении, как нечто третьесортное, примитивное. Когда окончательно прозревает лихой казак Григорий Мелехов? Когда решил «бежать» с частями Добровольческой армии и пришёл на пристань. И что углядел своими пронзительными глазами? «В Новороссийске шла эвакуация. Пароходы увозили в Турцию российских толстосумов, помещиков, семьи генералов и влиятельных политических деятелей». Он сунулся было к сходням. Но его на пароход не пустил некий полковник. «Почему нам нет места? — спросил Мелехов. «Я — не справочное бюро! — Полковник попробовал легонько отстранить Григория, но тот стоял на ногах твёрдо. В глазах его вспыхивали и гасли голубоватые искорки. «Теперь мы вам не нужны стали? А раньше были нужны? Примите руку, меня вы не спихнёте!» … Глядя мимо Григория, полковник устало спросил: «Вы какой части?» «Я девятнадцатого Донского, остальные разных полков». «Сколько вас всего?» «Человек десять». «Не могу. Нет места». Рябчиков видел, как у Григория дрогнули ноздри, когда он вполголоса сказал: «Что же ты мудруешь, гад?! Вша тыловая! Сейчас же пропускай нас, а то…» «… Вы — идиот! И вы ответите за ваше поведение! — сказал побледневший полковник и, обращаясь к подоспевшим марковцам, указал на Григория: «Господа! Уймите этого эпилептика!..»

О чём же горевала попавшая на пароход мещанская «белая кость»? Алексей Толстой воспроизводит: «А помните «Яр» московский? Эх, ничего не умели ценить, батенька! Храм! Шесть холуёв несут осетра на серебряном блюде. Водочка в графинчике, и сам графинчик инеем зарос, подлец! Расстегай с визигой, с севрюжкой при свежей икорке…» «Ах, боже мой, боже мой!..»

Лилия Беляева

(Окончание следует)

НЕСТЬ ЧИСЛА ЮМОРИСТАМ!

О чём бы ни шла речь, они тут как тут! Что там Задорнов с Коклюшкиным, министры подвизаются на ниве юмора. Что ни сделают смех, пусть и сквозь слёзы, но ведь смех же, а не «плач Ярославны»!

Кажется, в начале 70-х меня прислали в составе бригады ТНИТИ в Невьянск. От завода требовали увеличить выпуск продукции, НУРС С-5, вдвое, на тех же площадях, а он упирался, считая такой «компот» нереальным. После совещания в кабинете директора, затянувшегося далеко за полночь, лицезрел смех сквозь слёзы: местные веселились, как дети, в точности с древней легендой.

Якобы в который раз князь послал дружинников за данью. Пока народ плакал,  требовал ещё и ещё, но вот люди стали смеяться, и князь сказал: теперь хватит, с них и в самом деле больше нечего взять!

Не потому ли начальник ГУ пошёл на серьёзные траты, приобретение нового оборудования, что увидел, как заводчане смеются?