Газета "Своими Именами" №26 от 25.06.2013

А пока приходила к нам в свободные от работы часы девушка-повариха из соседнего рыболовецкого колхоза и присоединялась к нашей тюленьей лёжке. Повариха была спокойной доброй русской девушкой с совсем не располагающими к флирту лицом и фигурой. Да, откровенно говоря, у нас, несмотря на наш адреналиновый возраст и расхожие легенды о южных любовных подвигах приезжих ловеласов, особого желания флиртовать не было. Мы просто лежали на песке и грелись на солнышке, лениво обсуждая проблемы нашего беззаботного житья-бытья.

Однажды пришла и села недалеко от нас на край обрывистого берега моря старушка в белом платочке. Пришла, села и, подперев по-деревенски щёку рукой, стала пристально всматриваться в даль моря.

Почему-то при взгляде на неё у меня сразу защемило сердце. Не знаю что – то ли вся её кроткая, тихая, ненавязчивая фигура, то ли горестно подпёртая рукой щека или что-то ещё – но её появление произвело на меня сильное впечатление. Какое-то щемящее чувство глубокого горя, безнадёжной потери, безмерной печали выражало всё её существо. Это впечатление было настолько сильным, что я, молодой парень в расцвете нерастраченных сил, не переживший ещё в своей жизни ни больших потерь, ни сильных потрясений, вдруг почувствовал что-то необъяснимо горестное, жуткое, грозящее большой бедой.

Посидев минут десять, старушка бесшумно встала и ушла. Ушла тихо-тихо. Просто исчезла, словно испарилась в пахнувшем морской свежестью осеннем воздухе.

Неясное, смутное ощущение горя, какой-то жизненной неустроенности вошло с этого момента в мир моих чувств и переживаний.

Прошёл день, другой. Старушка не появлялась. И это неясное чувство беды стало постепенно уходить из моей души. Но на третий день старушка появилась снова. И всё повторилось как в первый раз: в той же позе, подперев щеку рукой, словно пригорюнившись и в то же время спокойно и бесстрастно, долго-долго сидела она, всматриваясь в даль, туда, где бесконечное море сходится с бездонным небом. Потом встала и тихо ушла.

«Знаешь, кто это?» – спросила меня повариха, заметив, что я не спускаю со старушки глаз. «Во время войны её сына, совсем молодого парня, почти мальчика, немцы расстреляли у неё на глазах за связь с партизанами. Говорят, что с тех пор она тронулась рассудком. Стала такой тихой-тихой, ни у кого ничего не просит и всё время молчит. А в остальном ведёт себя как нормальные люди. Часто приходит на это место, сядет вот так, и всё смотрит, смотрит вдаль. А потом вдруг встанет и уйдёт».

Прошли годы. Где-то там, в туманной дали, растаяли и люди, и события, и беды, и радости моей жизни. Стали заграницей и большая часть побережья милого мне Чёрного моря, и сладкий, весь в нежных пастельных тонах вечно весенний Крым, и шумная Одесса, и бывшая российской, а потом советской Прибалтика, в которой мне так и не пришлось побывать.

Много людей и событий прошло сквозь мою жизнь. И многое позабылось. Но отчего же в памяти навсегда отпечатались сухонькая фигурка старушки, белый её платок, скорбно приложенная к щеке рука, взгляд, устремлённые туда, где небо встречается с морем... и всё это неразрывно слито с ощущением текучего времени, невидимым потоком проходящего через моё тело, мысли и чувства...

Может быть, оттого, что всё это напоминает мне мою мать, полная тревог и лишений жизнь которой пришлась на трудные, скупые на радость, но такие славные годы яростного прорыва нашей страны в достойную людей жизнь.

А может быть, оттого, что на моих глазах была растоптана, разорвана в клочья и оболгана моя Родина, память о которой будет до конца храниться в моей душе в скорбном образе безмолвной старушки в белом платке.

В.Ч.

НИЩИЙ

Было еще не очень поздно. Но уже стемнело. Осенью темнеет рано. Михаил Иванович Бойков возвращался от родственников домой, где его ждала приболевшая жена. Жили они в пятиэтажном кирпичном доме в старой двухкомнатной квартире, полученной во времена Советской власти и обставленной тоже старой, советской мебелью. Идти приходилось довольно далеко, чуть ли не через весь город, но Михаил Иванович ступал бодро, напевая про себя марш «Прощание славянки», который всегда поднимал его настроение.

На автобус у него не было денег, да и обычные автобусы, в которых можно было попытаться проехать бесплатно, прикинувшись пенсионером, забывшим льготную карточку, ходили очень редко, а после восьми вечера практически и не появлялись на улицах, только блестящие автолайны-такси проносились по слабоосвещенным кварталам города.

Михаилу Ивановичу унизительно было прикидываться пенсионером, всякая, даже вынужденная фальшь возмущала его душу. Поэтому он предпочитал ходить пешком, если позволяла погода и обувь, так он чувствовал себя спокойнее и увереннее. До пенсии ему оставалось еще целых десять лет, хотя раньше он сказал бы: всего десять лет. Неожиданно быстро пролетели двадцать пять лет интересной и бурной жизни, когда он, окончив филологический факультет московского университета, стал учителем русского языка и литературы.