Живя в Америке, Йося при активной поддержке мирового еврейства нагло представлял себя гением русской поэзии. Пятнадцатилетний блеф Йоси в образе самозваного гения в изгнании принёс свои плоды. В декабре 1987 г., в возрасте сорока семи лет, он был удостоен Нобелевской премии в области литературы. Но за какие литературные успехи? У бродсковедов читаем: «за всеохватное авторство, исполненное ясности мысли и поэтической глубины». Словоблудие в своём чистейшем виде! Что такое «всеохватное авторство»? Авторство оно и есть авторство. Возможно либо единоличное авторство, либо коллективное авторство, т.е. соавторство. Другого авторства не бывает. Автор литературных произведений может отражать в них различные стороны человеческой жизни, охватывая пласты взаимоотношений в человеческом обществе. Но это относится к характеристике произведений, а не к понятию их авторства. Примеры ясности мысли Йоси были приведены выше. В них скорее мутность мысли или, в лучшем случае, её незаконченность и абстрактность. Поэтическая глубина это в первую очередь красота слога, которого в словесной мути Йоси вообще не наблюдается.
Поэзия – особый вид литературного творчества. Притягательность поэтического произведения невозможна без обаятельной красоты слога и совершенства образности языка. Оценить это может только тот, кто не просто в совершенстве владеет языком, на котором написано произведение, но этот язык является для него глубоко родным. Именно поэтому без национального признания творчества поэта не может быть его мирового признания. Это просто невозможно. В отношении заскорузлого языка и тяжёлого рифмоплётства Йоси невозможное стало возможным.
Так за какие же достижения в области литературы Бродский был удостоен премии, если высокохудожественных произведений им создано не было? Секрет присвоения Нобелевской премии проговаривает сам одуревший от счастья нобелиат в своей нобелевской речи. Вот отрывок из неё: «Оглядываясь назад, я могу сказать, что мы начинали на пустом – точнее на пугающем своей опустошенностью месте. И что скорее интуитивно, чем сознательно, мы стремились именно к воссозданию эффекта непрерывности культуры, к восстановлению ее форм и тропов, к наполнению ее немногих уцелевших и часто совершенно скомпрометированных форм нашим собственным новым, или казавшимся нам таковым, современным содержанием.
Существовал, вероятно, другой путь – путь дальнейшей деформации, поэтики осколков и развалин, минимализма, пресекшегося дыхания. Если мы от него отказались, то вовсе не потому, что он казался нам путем самодраматизации, или потому, что мы были чрезвычайно одушевлены идеей сохранения наследственного благородства известных нам форм культуры, равнозначных в нашем сознании формам человеческого достоинства. Мы отказались от него, потому что выбор на самом деле был не наш, а выбор культуры – и выбор этот был опять-таки эстетический, а не нравственный».
В своей речи Бродский во всеуслышание утверждал о гибельном состоянии русской культуры, представляя её «опустошённой», потерявшей, как он выразился, «формы и тропы», а себя самого как взявшего нелёгкий труд по восстановлению русской культуры. Речь Йоси это речь нравственного урода. Не меньше! В ней он оболгал не отдельных людей, не отдельную группу людей, а народ огромной страны, в которой сам родился. Глобальность масштаба его лжи поражает, приводит в шок. Но она полностью соответствовала западной буржуазной идеологии в отношении Советского Союза. Идеологи холодной войны, начатой западными странами сразу после Второй мировой войны, активно внедряли представление о нашей стране не только как об империи зла, но и как о стране с порушенной Советской властью культурой. К слову, отношение к нашей стране как к стране с отсталой культурой всегда было традиционно в западноевропейских странах. Оно ведёт начало ещё от Джонатана Свифта, автора «Путешествия Гулливера». Побывав в России, он опубликовал свои записки, в которых представлял нашу страну дикой, с отсталой культурой. Именно от него пошло представление европейцев о русских городах, как городах, по улицам которых бродят дикие медведи.