Сарнов перенял у кумира только вторую его особенность. Взять хотя бы его многотомные воспоминания «Скуки не было». Еще в 2004 году вышел первый том – 700 больших страниц, 40 с лишним печатных листов! Это в два раза больше, чем первый том «Войны и мира». В остальные его тома я не заглядывал. Но почему они должны быть менее гомерически, коли в 2008-м вышел первый том его трехтомного труда «Сталин и писатели», и это уже 830 страниц. Тут же вслед – второй том, ещё 830 страниц! А третий я просто не смог дотащить из магазина, а таксист не согласился взять меня с этим томом из-за жуткого смрада, исходившего от него. Но ведь до этого были и ещё фолиантики: «Перестаньте удивляться» - около 400 страниц, «Советский новояз» - 600 страниц...
По собственному признанию Сарнова, в 8-10 лет он был уже высокообразованным антисоветчиком: запоем читал газеты, всё понимал, всё видел насквозь и тихо, но бешено возмущался ложью. И это определило многое в его зрелых-перезрелых сочинениях. Они поражают прежде всего похабщиной сортирного характера, которую автор прилагает к кому угодно, от знаменитого русского писателя («говноед») до самой родины («срань»). И это особенно пронзительно в устах человека, который вырос на крылечке Елисеевского магазина, вскормлен сливками, томатным соком и ничего в жизни не видел, кроме редакционных кабинетов. Правда, однажды его исключили из комсомола и из института, но очень скоро там и тут восстановили, институт он окончил в один год с теми, с кем поступал, а по комсомольской линии его сделали даже членом комиссии по премиям имени Ленинского комсомола. Как показало время, исключили Беню совершенно справедливо, а восстановили крайне ошибочно.
Другая особенность его сочинений в том, что все они, как любит выражаться сам фолиантщик, с «большой прожидью». Достаточно посмотреть обильные фотографии в его книгах или хотя бы посмотреть, у кого он берет эпиграфы. Кто там так мощно преобладает? Камю... Эйхенбаум... Слуцкий... Коржавин... Э. Неизвестный... ещё Слуцкий... опять Слуцкий... Вообще говоря, у Слуцкого есть стихи, которые очень подошли бы ко всему Сарнову:
Тут ни прибавить, ни убавить. Мелькает Сарнов действительно уж слишком часто - и на книжных прилавках, и на экране телевизора, и в своих книгах. Так, в фолианте «Скуки не было» (пока мы его не читали) два десятка его чудесных изображений от младенческих лет до ветхой старости.
А разве он не алчет наших долгих рыданий, из книги в книгу перенося перечень своих жутких страданий? Во-первых, исключили из комсомола. Во-вторых, - из института. В-третьих, слишком быстро восстановили, не дав вволю насладиться ролью изгоя. В-четвертых, потребовали уплатить членский взнос за четыре месяца вынужденного прогула в комсомоле. В-пятых, трудовой путь начал в «Пионерской правде». С таким-то умом и талантом!
И конечно же, не просто надоели, а осточертели всем его антисоветские эмоции и малограмотные махинации как бы от лица нации.
Но главная черта сарновских писаний – наглое самоуверенное враньё, беспардонная невежественная клевета. Врёт обо всём – о себе, о Литературном институте, в котором учился, о войне, на которой не был, о книгах, которые не читал, о людях, которых не знал... Объять это критическим оком невозможно да и нет нужды, но дальше я кое о чём всё-таки расскажу, а пока для начала - парочку примеров из двух разных областей.
Вдруг взбрело Сарнову похвалить известного генерала И.Е. Петрова. Он, говорит, «жалел людей», за что тиран Сталин, никого не жалевший, его не любил. И был Петров «легендарным уже хотя бы потому, что он - единственный (запомните это словцо. - В.Б.
) из всех командующих фронтами не был маршалом». Вот трясогузка! Да ведь сколько их было за войну: Мерецков, Ерёменко, Рокоссовский, Баграмян, Ватутин, Голиков, Черняховский, Г.Ф. Захаров, Рейтер, Курочкин, Черевиченко, М.М. Попов – все они командовали фронтами, будучи не маршалами и даже не полными генералами, а генерал-полковниками и генерал-лейтенантами. А Петр Петрович Собенников - даже генерал-майором. Ну хорошо, человек с войной разминулся, книг о войне отродясь не читал – простим старую балаболку. Но вот другой ещё более выразительный эпизод.