«Я смотрю его в четвертый раз. И так же, как в первый, готов растерзать Каплан, стрелявшую в Ленина. Но вот раненый Ленин говорит врачу:
- Доктор! Вы коммунист? Вы обязаны сказать мне правду. Если рана смертельная, надо немедленно вызвать Сталина.
Тут ощущение, что все в жизни было в точности так, как на экране, покидает меня. Мне стыдно слушать заведомую ложь».
А что ж ты, Беня, стыдливо замалчиваешь имена тех, кто вверг тебя в бездну стыда? Приходится назвать: любимый тобой сценарист Каплер и обожаемый режиссёр Ромм. А роль Ленина играл замечательный артист Борис Васильевич Щукин. Вот твои тираны.
Но важнее другое. В 38-м году в одиннадцать лет ты мог думать, что в кино должно быть всё «в точности так», как было в жизни, о событиях которой оно повествует. Но в старости стыдно не понимать, что это не совсем так, что художник имеет право на разного рода сдвиги событий, на своё освещение их и т.д., однако если это реалистическое искусство, то оно должно верно отразить суть дела. Но, увы, и в восемьдесят лет ты остался в понимании искусства на отроческом уровне, о чем сам и свидетельствуешь: «Уже взрослым, вспоминая свой стыд, я уверил себя, что это была реакция на художественную фальшь... Я просто знал, совершенно точно знал, что Ленин не мог произнести этих слов. Было ясно как дважды два: о ком угодно мог он вспомнить в тот критический момент – о Троцком, о Зиновьеве, о Бухарине, но только не о Сталине. Я был политически развит».
Ленин однажды очень тонко и верно заметил: предубеждение дальше от истины, чем незнание. А тут и то, и другое, да еще плоскоумие. Но вот документ от 21 марта 1923 года:
«СТРОГО СЕКРЕТНО. Членам Пол. Бюро.
В субботу 17/111 т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном «просьбу Вл. Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл.Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила, что «Вл. Ильич переживает неимоверные страдания, что дальше так жить немыслимо», и упорно настаивала «не отказать Ильичу в его просьбе». Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В.Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной из своего кабинета, где мы вели беседу, и с волнением требовал «согласия Сталина», ввиду чего мы вынуждены были оба раза прервать беседу), я не счёл возможным ответить отказом, заявив: «прошу В.Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». В.Ильич действительно успокоился.
Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и я вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чём и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.
И. Сталин».
(С.С. М.1997.Т.16, с.252).На этой записке, выполненной на официальном бланке секретаря ЦК РКП/б/, имеются подписи читавших её Зиновьева, Молотова, Бухарина, Каменева, Троцкого и Томского.