- Война! Война же! - и простонав «Ох!» грузно опустилась на кровать».
Сергей Лемешев 22 июня должен был петь партию Ромео в филиале Большого.«И вдруг в жизнь ворвалось такое страшное... Всё поглотила мысль о начавшейся войне, о беде, которая свалилась на всех нас...»
Ленид Утёсов вспоминал: «Утром 22 июня мы репетировали в летнем театре «Эрмитаж» новую программу с бодрым названием «Напевая, шутя и играя». Репетиция шла весело, мы смеялись, шутили... Вдруг на сцену выбежал администратор. Он был бледен и заикался.
- Товарищи! - едва произнес он. - Остановитесь!
- Что такое, - набросился я на него. - Почему вы вмешиваетесь?
А он только руками машет, от волнения не может говорить, наконец, заикаясь, произнёс:
- В-война!
Внутри у меня всё похолодело».
Клавдия Шульженко:«В июне 1941 года мы были на гастролях в Ереване. В воскресенье утром, как обычно, собрались на репетицию. Музыканты начали настраивать инструменты, и вдруг в паузу я услыхала громкий на всю мощь голос репродуктора.
- Погодите, погодите! - попросила я. - Передают что-то важное.
В этот момент в зал вбежал директор театра Завен Тарумов.
- Друзья мои,- губы его дрожали, говорил он не громко, но мы слышали каждое слово:
- Большое несчастье. Война...
У меня всё внутри оборвалось...»
А это – митинг, созванный в полдень 22 июня ещё до объявления войны на одном московском заводе: «Заговорило радио. Выступал В.М. Молотов. Он говорит по поручению Советского правительства и его главы товарища Сталина. Война! У людей останавливается дыхание. Точно тень опускается на землю, лица становятся серыми, застывшими»...
А что Сарнов под этой тенью, накрывшей всю страну? Он об этом поведал откровенно. Они с матерью ждали на даче отца:«Увидев меня и маму, отец соскочил с электрички на платформу и сказал: - Война...
Услыхав это слово, я мгновенно забыл обо всём, что волновало меня. Вот оно! Наконец-то! Я не понимал, почему плачет мама, почему не радуется отец. Я радовался... Радость моя была искренней, неподдельной. Случилось наконец самое главное – то, к чему мы всё время готовились, чего так долго ждали!»
(Скучно не было. М.2004. С.76). Чего вы ждали-то, опять спрошу, - братания?А ещё, кроме множества частично упомянутых свидетельств, есть знаменитая фотография Евгения Халдея: на Никольской близ Кремля толпа случайных прохожих, в том числе четыре молодые девушки, слушает выступление по радио Молотова. Вглядись, критик, в эти лица. Где ты там найдёшь крупицу наивности? На всех написано одно: грянула великая беда.
Ах, как жаль, что рядом с той дачной платформой не оказался Евгений Халдей! Вот был бы снимочек для «Истории Великой Отечественной войны»: Беня Сарнов ликует по поводу предстоящего братания с немецким рабочим классом в форме фашистской армии. Действительно, ему же внушили уверенность в неизбежности этого и он верил. А ведь парню было уже не десять-двенадцать, когда мальчишки играют в казаков-разбойников, а пятнадцать лет, комсомолец, ровесник тех девушек, что на Никольской потрясенные слушали Молотова.