И вот я думаю: ведь у вдовы три взрослых сына, поди, с полдюжины уже разумных внуков. И неужели никто из них не скажет ей: «Мамочка! Бабулечка! Не надо тебе вылезать на телеэкран. Это опасно, вредно и для тебя, и для памяти нашего полубессмертного папочки и дедушки. Сиди дома, вяжи нам носочки. Ведь Ельцин дал тебе такую роскошную виллу Ягоды, где после его расстрела жил Каганович. И нас пожалей, нам же предстоит ещё жить да жить».
Но обратимся ещё раз к беседе Володарского. Мы от него тогда услышали такое: «Надо в конце концов сказать вслух: хватит разлагать народ! Хватит! Достаточно его развратили баблом и вседозволенностью». Вот ведь как: достаточно, дальше можно не разлагать, дело сделано. И, видимо, считал, что это провернул кто-то другой, злобный и тупоумный, а он не имел к этому никакого отношения А ещё и о Сталине: «Мне не верится, что он злодей... Хочется понять и объяснить». Осенило! Снизошло на восьмом десятке перед смертью... Между прочим, и Рой Медведев уже на исходе девятого десятка сообразил и признался, что, уверяя весь мир, будто «Тихий Дон» - это плагиат, он в сущности за хорошую плату сорок лет работал заместителем Сизифа по литературно-политической части. Вот опять радость-то какая для «Правды»! Интересно, успеет ли Медведев покаяться ещё и за клевету на Сталина, хотя бы за уверения, будто лоб у Иосифа Виссарионовича был такой низкий, что Политбюро приняло решение на всех его фотографиях в прессе увеличивать чело на 2-3 сантиметра, за несоблюдение – расстрел. Иногда мне кажется, что этот Медведев отец того Медведева.
А что Урсуляк? Он заодно со сценаристом: «Мы отказались от концлагерей, что в романе – и фашистского и советского. Я не согласен ставить знак равенства между фашизмом и коммунизмом. Как не согласен, что можно поставить знак равенства между (фашистской) Германией и Советским Союзом, когда заходит речь об их(!) вине в развязывании Второй мировой войны».
Они не согласны, им не верится, они хотят объяснить и с этой целью дали роману слабительного, с помощью которого убрали концлагеря и «главный диалог» - беседу гестаповца Лисса с коммунистом Мостовским, в которой первый называет второго учителем... Вообще-то говоря, сам Гитлер 28 декабря 1944 года призывал учиться у русских. Так и сказал: «У русских действительно есть чему поучиться» (БСГФ, т.2, с. 568). Чему поучиться? Воевать. Но, увы, было уже поздно. До пули в лоб оставалось всего четыре месяца.
Слабительное привело в жуткий восторг рецензента «Правды»: «Честное слово, бесценно такое желание... Наконец-то!.. Ведь ещё вчера в упор понимать не хотели». И я, Виктор Стефанович, порадовался бы, если тому и другому было бы лет 18-20, когда началась яростная работа по разложению. А ведь не только Володарский (р.1941), но и Урсуляк (р.1958) были уже куда как взрослыми мужиками, а первый-то к пятидесяти годам, увешанный орденами и премиями, сочинил больше двадцати пьес; в иные поры, говорил в «МК», одновременно шли в Москве шесть моих пьес. Ведь ничего подобного не знали ни Островский, ни Чехов, ни Горький... И кто напомнил бы мне хоть одну из этих шести. А между прочим, среди них была пьеса «Емельян Пугачёв» (1978), но грянул 1993 год – и у него тут же выскочила пьеса «Троцкий». Вот так и дрейфовал – от Емельяна Ивановича к Льву Давидовичу. Как Евтушенко – от Степана Тимофеевича к Борису Леонидовичу. А через двадцать лет заголосил: Хватит! Сколько можно! Доколе!
Однако слабительное помогло мало, ибо, с одной стороны, убрав из романа некоторые зловонные эпизоды, сцены и диалоги, творцы, как мы видели, успешно восполнили убыль своими инъекциями того же смрадного духа. С другой стороны, Елена Ямпольская, судя по всему, глубоко права: «гнилость очень умело вплетена в ткань повествования». Она пронизала её насквозь.
А что касается «бабла» и вседозволенности, то ведь этим власть развратила прежде всего не народ, а вас, так называемую творческую интеллигенцию. Народ в известной степени оказался тут жертвой, а вы – деятелями. Он двадцать лет бедствовал и вымирал, не в силах перенести вашу клевету и глумление, а вы двадцать лет гребли «бабло». Кто такие, допустим, Чубайс, Кох, Гайдар или Радзинский, Сванидзе, Млечин? Убийцы – в прямом и точном грамматическим смысле этого слова. Очень многие миллионы людей не могут вынести, пережить, когда им изо дня в день твердят, что они рабы, олухи, что прожили пустую, бесполезную жизнь, когда им на разные голоса напевают вариации на тему Межирова:
Что ты хнычешь, старая развалина?
Где она, священная твоя
Вера в революцию и Сталина,
В классовую сущность бытия?