Газета "Своими Именами" №43 от 23.10.2012

А почему не грешить? Вон ведь в Евангелии разбойник попросил Христа и тот сразу выписал ему ордер на проживание в раю. Действительно, стоит задуматься о причинах такой тяги воров в законе к татуировкам на православные темы. Ведь что и им стоит покаяться перед смертью, даже если они всю жизнь были не разбойники, как в Евангелие, а даже «клюквенники», то есть специализировались на обворовывании церквей? А ведь перед угрозой смерти искренность кающегося, желание его спастись - несомненны. Богу должно понравиться.

Причем из Нового завета следует, что чем больше грех, тем больше страх, и тем искреннее раскаяние и просьбы. В Евангелие Мытарь, обиравший всех и вся, в страхе за содеянное каялся искренне, и его молитва была угодна Богу. А фарисей, не грешивший, молился спустя рукава – не искренне. Бог был фарисеем недоволен. Я-то думал, что поговорка: «Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – прощения не добьешься» - чисто народное творчество, а она ведь из Евангелия проистекает!

Вспоминаю какую-то давно виденную пьесу или кино. В одном из эпизодов из церкви возвращается старый купец, который перед уходом положил у калитки дощечку, чтобы переходить лужу. К его возвращению дощечку уже украли. И старик сетовал: «В старину всё больше убивцы были да разбойники – боялись по мелочам грех на душу брать!». И я думал, что это была просто стариковская ностальгия по прошлому, а теперь смысл этой фразы «про старину» смотрится совсем иначе.

Года 3 назад рассказывал читателям о книге с воспоминаниями четырех поколений священников, жизнь которых захватывала период с 1814 по 1937 год. Книга называется «Страницы истории России в летописи одного рода», в ней четыре священника описывают свою жизнь. И я цитировал из этой книги вот такой момент: «А вот был во Владимире архиепископ Алексий! …Был он роста высокого, выше меня, стана полного, с большим животом; пухлый лицом, словно надутый; такие же пухлые руки, пальцы которых из-за этой пухлоты как будто между собой не сходились. Получалось впечатление, когда подходишь к нему под благословение и целуешь его руку, то словно как целуешь толстую надутую лягушку. Иные брезговали такой рукой и под благословение его не подходили. Ел он — говорили — очень много и жирно; мог съесть, будто бы, по тридцати мясных котлет. Чтобы после такого сытного обеда не хватил его апоплексический удар, отдыхать на постели после обеда ему врачами было воспрещено, а были предписаны какие-либо телесные движения и упражнения на свежем воздухе».

Ну а когда набил живот мясом, то и мысли возникают, если не о Боге, то о божественном.

«Страшно любил он женский пол. Он был женат на актрисе, и когда с ней развелся, то принял монашество и дошел до архиепископства. Все же она, говорили, во Владимире его навещала и жила по нескольку дней у него. В самом Владимире были у него две любимицы-попадьи, жены тамошних священников (Уварова и Благовещенская). За то и пользовались эти священники особым вниманием и расположением Алексия: он устроил их там же в лучшие приходы и награждал почетными должностями. Близость этих двух матушек была известна всему городу, и вот в одно время по городу, при бульварах и на стенах была развешана карикатура, изображающая Алексия, держащего попадью на коленях.

Большую близость Алексий имел и с городским женским монастырем, куда он часто ездил служить и просто пить чай.