Газета "Своими Именами" №47 от 22.11.2011

Смысл его речи, отрывок из которой публикуется ниже, актуален и сегодня. Чувствуем ли мы меру творимого или вновь подвергаемся старым соблазнам?

Чтим ли мы заповеди русских мыслителей? В этом острота новой и в то же время старой проблемы.

Итак, слово Сергею Булгакову.Вадим Куличенко

«Значение переворота, происшедшего в России, не ограничивается русской жизнью, он есть грандиозное событие и во всей мировой истории, её всеобщий сдвиг. Весь мир изменился с русской революцией, появилось иное соотношение государств, иное самосознание империализма, иные задачи войны и мира. Это ясно для многих, для большинства.

И прежде всего, нам надлежит осознать церковную свою стихию в её своеобразии и не смешанности, и, в частности, надлежит точнее провести грань, устанавливающую различие между церковью и демократией, отвергнуть церковный соблазн демократии. Последний же возникает тогда, когда мы самую церковь начинаем мерить демократией, вместо того чтобы эту последнюю судить по меркам церкви.

Возлюбленный ученик Христа, Иоанн, любовно предостерегал духовных чад своих: «дети, храните себя от идолов» (Иоанн, 5,21). И это изрёк он, конечно, и для всей церкви, и на все времена. Всегда подстерегает нас опасность идолопоклонства, хотя самые идолы и меняются в истории. Идолопоклонство связано с затемнением церковного сознания и изменою высшим и безусловным ценностям ради относительных и условных, смешением временного и преходящего с пребывающим и вечным.

Когда церковь, после короткой и радостной поры первохристианства, вступила на суровую и трудную стезю истории, её обстали соблазны смешений: царство не от мира сего и свыше мира сего смешалось с царством этого мира - повторилось как бы искушение в пустыне, растянувшееся на всю мировую историю. Много жертв принесла церковь ради этого соблазна, много ущерба потерпела. На западе таким соблазном явилась светская власть папы, притязавшего на оба меча, мирской и духовный, на востоке ту же роль играла священная империя православных царей. Там и здесь церковь ради этого облеклась в железо и латы. На западе загорелись костры инквизиции, и были объявлены ересью и ложью начала свободы для веры и мысли…

На востоке, как и на западе, церковь стала недуговать государственностью вследствие недолжного смешения обеих этих областей. Как ни была глубока и значительна идея православного царства сама по себе, но всё труднее становилось узнавать её в истории, где монарх принимал обличье языческого Ксеркса, а на церковную жизнь тяжело ложилась казёнщина. Соблазн церковный утверждался в неразрывной формуле: «православие и самодержавие», которые рассматривались как нерасторжимое и существенное единство. Но грянул удар грома, и от трона самодержавия остались одни щепы….

Но здесь-то, на пороге новой эпохи, в трудную минуту исторической растерянности и смущения нас опять подстерегает новый и вместе старый соблазн: отдаться новому господину, склониться перед новым идолом. Таким последним в наши дни является не самодержавный монарх, но самодержавный народ, демократия. И перед новым самодержавием привычным жестом сгибаются колена, за страх или за совесть. Однако не должно сгибаться высшему началу перед низшим, и неуместно церкви заискивать пред демократией. В сей час исторического испытания по-новому предостерегающе звучит нам слово апостола: «Дети, храните себя от идолов».

Без сопротивления сданы были старые позиции, которых некому оказалось защищать. Церковное общество с открытым сердцем пошло навстречу свободе народной, обещанной народовластием, оно слилось с народом в его политической весне. И вместо «истинно русских», монархических начал стали всё чаще провозглашаться «демократические». В церковных кругах стала всё настойчивей подчёркиваться приверженность православия к «демократии» и желание на все лады «демократизировать» православие; это почти становится требованием хорошего тона в наши дни. Пастыри и люди церкви в большинстве случаев искренне, не за страх, а за совесть идут с народом в его освободительном порыве. Ибо всегда была народна и жила с народом наша церковь. В ней нет того аристократизма князей церкви, воинствующего клерикализма и политиканства, которые отличают католичество, вызывая ссору государства с церковью. Православие есть, действительно, народная церковь, даже больше того: по бытовому своему укладу простонародная, мужицкая. Поэтому нет ничего странного и неожиданного в этом дружелюбии церкви по отношению к демократии.