Газета Завтра 10 (1162 2016)

Ещё раз напомню, что в эстрадно-развлекательном искусстве появился особый жанр, обслуживавший ностальгию по Белому Делу и царской твердыне: шикарные женщины в модных мини-юбках пели про Андреевский флаг, сладкоголосые юноши наяривали о том, "…как упоительны в России вечера" под булко-хруст, а задумчивый бард с библейской печалью в глазах выводил: "Я тщетно силился понять, как ты смогла себя отдать на растерзание вандалам". Россия! В зале подпевали, плакали и верили: вот прикончим "совок" и заживём, наконец-то, как люди. "О, генеральская тетрадь, забытой правды возрожденье, как тяжело тебя читать обманутому поколенью…". Поколенье — выло от стыда и растерянности.

Но шли годы — под гиканье толстосумов и фотомоделек расстреляли Дом Советов, последний оплот советской власти. По обшарпанным улицам разъезжали авто премиум-класса, взрывались банкиры (бывшие райкомовские чинуши), распродавалась Родина, также неплохо шли цветмет и совесть. Что примечательно, слезливо-попсовая ностальжи по белым кителям с золотыми эполетцами куда-то постепенно схлынула, тогда как скорбь по утраченной Совдепии разгоралась с невиданным размахом. Больше того — никто даже и не ожидал такого странного поворота дел. Переломным моментом стала, по сути, новогодняя ночь 1995 года, когда бессменные кумиры представили "Старые песни о главном". На фоне обнищания страны и утраты моральных ценностей это выглядело не пародией, а — гимном. Уже тогда стало ясно: новых шедевров не будет, а белогвардейская эстетность в поп-стиле попросту не прижилась. Возникает вопрос: почему? Большинство населения всё-таки понимало, что, кабы не революция, их жизнь пошла бы в совершенно ином направлении. Безусловно, никто в конце XX века не носил бы лапти и не кормил бы вшей в покосившейся избёнке на краю мироздания. Вместе с тем, это оказалась бы другая цивилизация. Достаточно вспомнить, что в СССР было бесплатное и весьма качественное высшее образование, заимев которое, многие наши либералы до сих пор оплёвывают советскую систему. Плач по гимназисткам, поручикам и балам в Аничковом дворце (несмотря на усилия деятелей искусств) оказался фальшивым. Странным. Плач по чужой прабабушке — это, конечно, высокоморально, однако та прабабушка всё равно не становится родной. А своя — получила электричество только в виде "лампочки Ильича" и культуру в форме ликбеза.

Кроме того, приятие той, белогвардейской, стороны существовало в советской культуре, начиная уже с 1930-х годов — известно, что товарищ Сталин любил пьесу "Дни Турбиных" и неоднократно посещал эту постановку. Со временем в искусстве сложился устойчивый образ "приличного белогвардейца": он несчастен и враждебен лишь потому, что не понял смысла революции. Романс "Белая акация", символизировавший белоэмигрантские настроения, исполнялся на всех концертах, а песню "Поле, русское поле" в кадре пел типичный контрреволюционер. Гениальный Никита Михалков успешно и, главное, тонко разрабатывал тему ностальгии по старорежимной бытности ещё задолго до Перестройки. Это и "Раба любви", и "Неоконченная пьеса для механического пианино". За критикой безвольно-декадентской интеллигенции в "Неоконченной пьесе…" виделось совершенно противоположное: любовь ко всем этим старинным дачам, узорчатым шалям, цветистым романсам и — России, которую мы потеряли. В "Рабе любви" — столкновение миров, белого и красного, а экзальтированная актриса — плоть от плоти Серебряного века — только и может произнести: "Господа, вы звери…". Впрочем, большевистский подпольщик Потоцкий (шляхтич) носит в кадре белый костюм и катает "звезду" Вознесенскую на шикарном авто, а вся съёмочная группа томится от неизбывной тоски по 1913 году, по какому-то полумифическому ноябрю, когда лежал снег, но "…трава зелёная-зелёная".

Всё это стало частью советской, повторю — сугубо советской — парадигмы, и в михалковских картинах прослеживалось лучше всего: СССР унаследовал именно дворянскую культуру побеждённого класса, сделав её основой воспитания, образования, творчества. И вальсы Шуберта, и балы… в доме культуры — с колоннами да лепниной, и даже военные с привычной выправкой. В культовой саге "Офицеры" бывший царский военачальник передаёт эстафету красному командиру. Учащиеся пролетарских ФЗУ писали сочинения на тему духовных исканий князя Андрея — подразумевалось, что персонаж графа Толстого понятен будущему фрезеровщику. Другой Толстой — тоже граф — создавал для советских людей фантастические миры "Аэлиты", сказочное пространство "Буратино" и великое прошлое Петра. Постулаты: служба, верность, нестяжательство, презрение к буржуазным, то есть — не дворянским (sic!), наворотам. У советских — особенная гордость. Мы воспринимались наследниками той, старой, России, которую мы не теряли. Большевистский СССР оказался единственным социумом XX века (за исключением Англии, наверное), где хранились и пестовались аристократические вкусы. Но есть нюанс: в советской системе эти привычки прививались всему народу, а не только высшей элите.