Газета Завтра 154 (46 1996)

И вот среди ночи я проснулся в ледяном поту и долго думал, что бы значил этот страшный сон. И до сих пор сон не выходит у меня из головы. А вы, вы умный человек, не можете ли вы мне объяснить, какая в нем суть? Может быть, меня ждет роковая неудача, какой-то срыв, катастрофа?

— Пожалуй, ждет. Зрители вряд ли простят вам надругательство над правдой в ваших последних двух пьесах.

— Я болен. Я без денег, будьте великодушны. Мне надо как-то жить. Я не умею строить на улицах баррикады. И бегство в герои — не для меня.

— Дорогой мой, ничего не проходит бесследно. В том числе и сны.

ЛЕТАЮЩАЯ РЫБА

Утром, во время завтрака, я сказал внучке:

— Ты сегодня почему-то задумчивая и плохо ешь. Наверно, видела нехороший сон?

— Да, дедушка, мне снился какой-то странный человек. Он шел со мной и страшно смотрел на море. Он чего-то боялся. А море было такое красное, зеленое, желтое. Оно все бурлило, и оттуда подымалась рыба. Спина подымалась огромная. Она была, как радуга — красная, зеленая, желтая. И глаза огромные, как золотые тарелки. А потом она летала над городом. Город был большой, без людей, и рыба проглотила человека, он не мог, не мог от нее улететь.

— Как? Он тоже летал?

— Да. Когда он увидел, что рыба выбирается из моря, он стал летать над городом, чтобы она не догнала его, не съела.

— И рыба догнала и проглотила его?

— Да.

— А где была ты?

— Не знаю. Я видела в небе брюхо у рыбы — толстое и разноцветное! И рот ужасный, как чемодан, и глаза, как тарелки. Нет, как прожекторы. Она летела к морю. И этими… плавниками махала.

— А что было потом?

— Не помню. Забыла. Я всегда концы страшных снов забываю.

Вечером я подошел к ее постели, чтобы поцеловать перед сном.

— Дедушка, целуй скорей. Мне некогда, — сказала она торопливо. — Я спать хочу. И хочу конец того сна про рыбу увидеть. Знаешь, как мне все-таки жалко странного человека.

ПРАВДА

И ПОЛИТИКА

Писатель способен открыть обществу правду лишь в той мере, в какой он может сказать о ней самому себе.

Поэтому правда выше политики, ибо она, политика, состоит из качеств аморальных и бессовестных, которые здравомыслящие люди воспринимают как неизбежное зло.

ЕВГЕНИЙ О НЕКИХ Евгений Нефедов

* * *

Н. ТОЛМАЧЕВ, Москва: “Прекрасно, что операция удалась, но все же не слишком ли много об этом шума, когда миллионы людей в стране лишены возможностей, средств и условий для операций, лечения, просто лекарств? Нравственно ли так надоедливо демонстрировать в телевизоре переживающую семью президента нам, простым людям, в чьих семьях, как это случилось в моей, больному не на что вылечиться и выжить?.. Не стыдно ли холуям-комментаторам опять теперь врать о его “железном здоровье”, как они уже лгали до выборов, хотя потом оказалось, что все не так? А якобы подписание указов, установление “новых праздников” наутро после суток наркоза — разве не издевательство это “стоящих у трона” над всем народом, над здравым смыслом? Да и над тяжело больным стариком…”

Не шутка — операция на сердце, оно в груди у каждого одно. И никуда не спрятаться, не деться от болей, что хранит в себе оно.

…Качались беловежские осины, и думалось про жуткий тот финал:

— да есть ли сердце у того, кто в спину своей Отчизне тайный нож вогнал?

…Мы шли с венками в феврале к солдату — бить нас дубьем приказ был сверху дан!

— Да есть ли сердце у него, ребята? — сказал в толпе гвардеец-ветеран.

…Пылал дворец, а рядом и поодаль душ убиенных возносился глас:

— Да есть ли сердце у того, кто отдал команду расстрелять из танков нас?..

…Над цинковой посылкой и сегодня застыли и Россия, и Чечня:

— Да есть ли сердце у того, кто отнял мое дитя безвинно у меня?!

Не гневайтесь, его единоверцы. Не обижайтесь, дочери с женой. Я знаю, как сжималось ваше сердце при мысли ужасающей одной…

Боль отступила, но не миновала. Вокруг хватает горюшка сполна… И чтобы в самом деле полегчало — другая операция нужна.

Не под наркозом. И не в отделеньи. Пускай он слово вымолвит свое. К России. С покаяньем. На коленях.

А вдруг — простит? Есть сердце у нее…

ОКТЯБРЬ УЖ ОТЗВУЧАЛ Елена Антонова

Событием в мире музыкального исполнительского искусства России стали концерты октября — первого месяца концертного сезона 1996-97 гг. — в Большом зале Московской консерватории (БЗК). Открытие сезона в БЗК ознаменовалось открытием фестиваля “Д. Д. Шостакович и мировая музыкальная культура”, организованного в связи с 90-летием со дня рождения композитора. Организаторами фестиваль во многом был задуман как “демократический” приговор советскому “тоталитарному” строю и как прославление сегодняшних свобод.