Газета Завтра 157 (49 1996)

Впрочем, все институты власти, взаимоотношения между ее ветвями — величины условные: время, место и люди придают им каждый раз новое значение, наполняют иным содержанием. Единственная безусловная реальность — народ. Демократия — власть народа, как бы ни опаскудили великое слово московские перевертыши! А опаскудили потому, что взяли на себя роль посредников между народом и властью, застолбили тепленькие местечки политических менял, выгодно конвертирующих народные устремления в валюту, недвижимость и прочие “общечеловеческие ценности”.

Я — за “прямую демократию”. За власть народа, не униженную, не разменянную, не истасканную сотней посредников-негодяев. Те, кто дни и ночи стоял у Дома Советов, знает: “прямая демократия” — не химера, не выдумка кабинетных романтиков. Она озаряла небритые, усталые лица людей, гревшихся вокруг тусклых костров у сумрачной громады осажденного Дома. Тогда она не воплотилась в конкретику власти. Начавшая оформляться политическая система была расстреляна из танковых орудий. Но она начала оформляться, приобретать реальные черты! Потому-то кремлевские властители и поспешили выкатить танки, чтобы навсегда похоронить мечту народа, волю народа непосредственно решать собственную судьбу.

Осенью 1993 года “прямая демократия” воплотила себя в работе Верховного Совета России. Опальный парламент, в силу ряда причин, оказался передаточным устройством, резонатором народной стихии. Осенью 1996 года “прямая демократия” определяла и направляла деятельность Александра Лукашенко. В этом — глубинный, сущностный уровень ситуации в Беларуси.

Как это часто бывает, враги президента лучше, чем приверженцы, выразили смысл его деятельности. “Мы являемся живыми свидетелями создаваемой в конце ХХ века в центре Европы модели общественного устройства, характерной для навсегда ушедших, казалось бы, эпох”, — провозглашает оппозиционная “Свабода” (22.11.1996). И тут же поясняет, что это за модель: “Режим личной власти с ярко выраженной охлократической окраской”.

Охлократия — власть толпы. Но тут же, себе противореча, газета выдает главное, что не дает покоя: Лукашенко создает не государство толпы — республику народа. “Лукашенко апеллирует к “народу”, — сквозь зубы признает “Свабода” и выплескивает на народ всю, видимо, долго копившуюся злобу, — т. е. к неполитическому спектру общества, к той части населения, которая находится за пределами собственно политического пространства, к людям, не имеющим представления о политике и механизмах функционирования политической системы”.

Над этими “непосвященными”, составляющими девять десятых населения любой страны, белорусская (“национальная”?) оппозиция глумится так, как обычно иноземные оккупанты глумятся над коренным народом. “Разве можно всерьез рассчитывать на то, что, скажем, заводской слесарь или сельский механизатор будет вникать в научные тонкости новых законов”, — презрительно бросает в оппозиционной “Народной воле” некий Геннадий Буравкин, родной брат П. Бунича, судя по фотографии (N 106, 1996 г.).

В том же номере — через всю страницу — заголовок беседы с членами Конституционного суда: “Принять Конституцию через референдум — это все равно, что поручить операцию санитарке”. Понятно, санитарка, так же, как заводской слесарь или сельский механизатор, — это быдло, унтерменши, гои, коим не дозволяется, не должно быть дозволено определять свою судьбу. Непонято другое — почему газета именует себя “Народной волей”? Она выражает волю “господскую”, “элитарную” — какую угодно, только не народную…

Не могу понять и того, какая же атмосфера установилась в элитарных кругах Беларуси, если господа Тышкевич и Пастухов, члены Конституционного суда, хранители Основного Закона государства, народа позволяют себе столь вызывающе демонстрировать пренебрежение к народу.

Хотя понять этих господ, в сущности, несложно. В запале борьбы белорусская оппозиция выбалтывает заветное: “Политическая элита, почувствовав угрозу своему существованию, объединилась против узурпации власти”. Так “Свабода” объясняет диковинный союз БНФ, либералов, коммунистов и аграриев. Вот и пружина истерической кампании против Лукашенко — элита почувствовала угрозу в союзе президента и народа, заключенном помимо нее, через ее голову.

Еще бы, пропадают доходы от посредничества между нижними этажами общества и его верхом, денежный и политический навар, который неукоснительно, как налог, собирали с людских надежд, нужд, слез. Есть от чего прийти в ярость. Тут впору забыть о различиях политических программ, о разном цвете знамени, о шелухе эмблем и символов. Можно наплевать на принципы, приличия и даже на благоразумную осторожность, демонстрируя изумленному обществу единство позиций столь разнородных сил.