Газета Завтра 16 (1168 2016)

Когда берёшься писать о великих людях, то, вольно или невольно, первое чувство, которое охватывает тебя, — это страх. Второе — следующее за ним — трепет. Чувство библейское, свойственное всякому человеческому существу, пережившему опыт соприкосновения с чем-то во много раз превосходящим его, но не зловещим, а исполненным запредельного величия. Природа страха и трепета основана на невыполнимости задачи передать с помощью слов тот опыт общения и явленного в этом опыте чувства прикосновения к гению.

Для меня Шафаревич, безусловно, является гением, то есть человеком, наделённым сверхчеловеческими способностями, хотя термин "способность" не передаёт и десятой доли того, что переживаешь от вхождения в пределы вселенной Игоря Ростиславовича. С гением надо иметь личный контакт, личный опыт общения, чтобы хоть как-то воспринять бесконечную "даль" подобной личности. Хотя "целое" через инструмент описания непередаваемо, попытаюсь рассказать хотя бы о частном…

Я познакомился с ним в 1998 году. Работая на радиостанции "Радонеж", решил записать интервью, но не знал, как к этому подступиться. Запросто позвонить и попросить об аудиенции было страшновато. Поэтому решил действовать через наместника Сретенского монастыря архимандрита Тихона (Шевкунова), который меня и представил Игорю Ростиславовичу. С тех пор прошло уже без малого семнадцать лет, и время от времени я общаюсь с Шафаревичем. Как правило, раньше это были интервью для радио, иногда очень обширные, превращавшиеся в целые циклы: "Судьба России в ХХ веке", "Русофобия", "Смерть Запада" и так далее. В последнее время по состоянию здоровья Игорь Ростиславович перестал общаться с прессой, но иногда разрешает навещать себя, чем я всякий раз с благоговением пользуюсь. Благодарю Бога за то, что Он сподобил меня снять довольно большое автобиографическое видеоинтервью. 

Надо сказать, что ХХ век был, конечно, судьбоносным для человеческой истории и для христианской цивилизации в частности. Одна из бесед, записанных с Шафаревичем, так и называется: "ХХ век — век техники". Но помимо таинственного и молниеносного вторжения в начале ХХ века в человеческий мир феномена "техники", изменившего внешнюю сторону человеческого бытия, ворвалось не менее таинственно и столь же молниеносно явление, связанное с "внутренней" стороной человеческой жизни. Это явление знаменитый испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет обозначил как "восстание масс" и посвятил исследованию оного довольно объёмистый труд. Сам философ так трактует сущность этой катастрофы: "Чтобы ощутить массу как психологическую реальность, не требуется людских скопищ. По одному-единственному человеку можно определить, масса это или нет. Масса — всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же, "как и все", и не только не удручён, но доволен собственной неотличимостью. Представим себе, что самый обычный человек, пытаясь мерить себя особой мерой — задаваясь вопросом, есть ли у него какое-то дарование, умение, достоинство, — убеждается, что нет никакого. Этот человек почувствует себя заурядностью, бездарностью, серостью, но не массой. В сообществах, чуждых массовости, совместная цель, идея или идеал служат единственной связью, что само по себе исключает многочисленность. Для создания меньшинства, какого угодно, сначала надо, чтобы каждый по причинам особым, более или менее личным, отпал от толпы. Его совпадение с теми, кто образует меньшинство, — это позднейший, вторичный результат особости каждого, и, таким образом, это во многом совпадение несовпадений".

На волне этого "восстания" в мире, увы, прежде всего в европейском мире (Россию будем рассматривать как европейскую страну), бешеной популярностью стали пользоваться "труды" двух персонажей, не принадлежащих ни телом, ни духом европейскому, христианскому цивилизованному пространству, — Маркса и Фрейда. Оба "творили" для того человеческого субстрата, который всякого рода "идеологи и демагоги" ХХ века как раз и назовут "массами", предвидя повальную одержимость человеческого общества стадным рефлексом, вектор которого направлен прежде всего на отделение земного, материального, от небесного и забвение последнего. Различие заключалось лишь в том, что российские "массы" оказались более одержимы "марксизмом", а европейские — "фрейдизмом". Хотя, разумеется, это довольно грубая оптика, непосредственная действительность была куда более сложной.