Но в этой любви Белосельцев не ищет своего, не стремится, утомлённый в бесконечных странствиях, отречься от служения такой же утомлённой стране. Любовь Валентины и Белосельцева — последняя точка опоры для мира, единственная возможность сохранить "благодать и покой земли". Миру, чтобы устоять, нужно счастье, особенно когда он меняет кожу. Если мир сбросит с себя красную оболочку, в земле между трёх океанов зашевелятся кости. Белые и красные мертвецы вцепятся друг в друга так, что от земных содроганий не устоит Кремлёвская стена. Советский материк станет разламываться. Целые страны, народы и цивилизации, однажды возгоревшиеся его смыслами, притянувшиеся к нему революционной гравитацией, окажутся обманутыми. Революция покинет мир, и вместе с ней его покинут мечта, творчество, вера в справедливость. На смену подлинной революции придут лжереволюции. Они принесут не самопожертвование, а самоуничтожение. Мир окрасится уже не в красный, а в чёрный цвет.
Всё это явлено Белосельцеву пока только в предзнаменованиях: в сиянии звёздного неба, во вспышках вулкана, в содрогании чужой земли, которая, казалось бы, так далеко от Родины.
Но Белосельцев отсрочил свой побег на несколько дней ради последнего сбор информации. И этого недолгого времени хватило, чтобы отлитая в пулю смерть настигла Валентину. С любимой от Белосельцева уйдёт и тайна революции. Эту тайну он мечтал принести на ладони Господу Богу, как крохотную песчинку смысла, в которой был бы ответ на вопрос, почему овцы Божьи так упрямо режут друг друга. Терзают грешную землю под святым небом.
Теперь Белосельцеву как "последнему солдату Империи", как "красно-коричневому" предстоит уже в новых обстоятельствах, в новых романах постигать истину, разгадывать тайну. В разведчике по-прежнему будет жить надежда, что однажды заветный смысл добытой крупицей упадёт с Божьей длани на землю — и "земля перестанет болеть".
Вторичная красавица
М.А. Булгаков
Российский прокат этого фильма начался со скандала — профессиональные борцы за нравственность приметили своё любимое: гей-контент. Ура! Можно сбацать медийный "крестовый походик". И — всё завертелось. "Общественность не может смотреть молча на то, что предлагают кинопрокатчики под видом детской сказки: явная, неприкрытая, бессовестная пропаганда греха, извращённых сексуальных отношений, — возмутился небезызвестный Виталий Милонов и продолжил. — Главная задача государства в отношении детей — это защита детства и юношества от грязи мира, сбережение детской чистоты, ограждение наших детей от тлетворных и опасных явлений. И в данном случае наша общая задача в том, чтобы не допустить выхода этого мюзикла на экраны ни под каким видом". Тему подхватили платные топ-блогеры Живого Журнала — люди с, мягко говоря, гибкой моралью, которым вообще всё равно, что пиарить и кому служить (нормальные люди в принципе не пишут за деньги в блогах). Так общими усилиями глобальная сеть заполыхала гневом. Но картину всё же запустили, правда, с биркой 16+, поэтому девочкам — любительницам пышных платьев и старинных сказок — вход строго воспрещён. Лично я — человек советский и не продвинутый в гомосексуальном вопросе — не обнаружила в повествовании секс-намёков. Тот персонаж, о коем яростно вещали депутаты и блогерши, показался мне обычным прихвостнем, подхалимом, сотворившим себе кумира. Тем паче действие картины перенесено в Галантное столетие, когда этикет навязывал приторную вежливость. Так увидела я. Допускаю, что "голубые" пикантности действительно включены в сюжет — режиссёр фильма, как говорят, признался. Но я — повторюсь — не специалист в сём вопросе.
В наше нездоровое, прямо скажем — тухлое время модно проталкивать идеи толерантности к секс-меньшинствам. Это с одной стороны. А с другой — точно так же принято везде "это" искать и потом — "бороться со скверной". Ощущение, что мы все находимся в каком-то социально-этическом тупике: не умеем сочинять сказки, не можем светло воспринимать их. Одни — пихают завуалированную пакость, прочие — ревностно её находят и потрясают кулаками в прямом эфире. Когда-то, ещё в эру брежневского Застоя, был популярен мультфильм "Голубой щенок" — мы, адекватные отроки, считывали его как рассказ о непохожести. "…Лица необщим выраженьем". В нашем пионерском детстве прилагательное "голубой" всегда монтировалось с романтикой: "Снятся людям иногда голубые города, / У которых названия нет". Голубые дали — это о необозримых пространствах, их следовало дерзновенно покорять, и "дали" — тут не глагол в прошедшем времени, а существительное во множественном числе…