Газета Завтра 312 (47 1999)

А сходи теперь попробуй, например, к Нагибину! Я сунулся было к нему с этой заметкой, еще при жизни Марии Александровны, — он и не пошевелился: "Ну что вы хотите? Я прочитал вашу статью. Мария Александровна — красивая была женщина. Красивая женщина". И это все, что он мог сказать.

"Одно время мы жили на углу Художественного проезда и Пушкинской, где теперь колбасный магазин, на пятом этаже, я иду, бывало, с сумкой, а Багрицкий, сосед, любезник был, возьмет у меня и несет, а сам задыхается, у него жаба грудная была, а Андрей стоит наверху, облокотившись на перила, и смотрит, ждет, говорит: "Сумку ей несешь, ну-ну..."

"Ревновал ко всем. Я в издательстве работала редактором, он придет к директору, а на меня не глядит, сядет, говорит ему: "Чего ты ее тут держишь, увольняй, одни мужики только и ходят на нее смотреть. Увольняй ее".

В юности училась пению у самой Збруевой. "Платонов не давал, он говорил, что все актрисы — б..., а он Збруевой нравился, она одобряла мой выбор, любовалась нами".

У другого гения русского солнечного, у Бальмонта, есть пронзительные строки, обращенные к первой, самой любимой жене Катерине, что: "ты, любовь ревнуя, ревность скрыла". Иной любви у Платонова никогда не было, а вот "ревность скрыть" приходилось и Марии Александровне, и не забыть мне вовек того, что я узнал от нее: "Когда он умирал — то все держал мою руку и все рассказывал, рассказывал... Я ночи не спала, меня все клонило, я умоляю: "Андрей, я посплю", а он все просит:" Мария, не уходи", все хотелось ему еще и еще рассказать..." И трогательно-щемяще удивлялась, наивно как-то, беззащитно и непридуманно: "Неужели все это было неправда? Ведь он же МОЮ руку держал, ведь он же МНЕ рассказывал!.."

Посмеивалась: "Да, "любил"!.. Бросал всегда, уезжал куда-то надолго. Правда, с каждой станции открытки присылал — увидит какую-нибудь старуху или мальчишку, чего-нибудь интересное — и напишет. У меня этих открыток целые мешки были, я их сдала в ЦГАЛИ недавно".

"Раз по 20 в день звонил: "Позовите Марию". Мама скажет ему:" Андрей, ты мне надоел!"

"Распустили сейчас слухи, что Маргарита — это я, а Мастер — это Платонов. Да, Булгаков называл Платонова мастером, бывал у нас на "средах", всегда сидел вот на этом диване, в уголке, слушал Платонова молча, зыркал глазами, говорил нервно: "Андрей, ты мастер, ты мастер!", но при чем тут, что "я — Маргарита"? Кто-то придумал".

"Шолохова Платонов любил, он часто у нас бывал, когда приезжал в Москву. Веселый был, выплясывал гопака у нас на кухне, вприсядку. Когда Андрея хоронили, в могилу опускали, и меня туда клонило — за руки меня держал: "Мария, все, что хочешь, проси — все сделаю". Потом ни разу не зашел, не помог. И у Андрея — один брат известный ученый, другой тоже не бедствует, сестра — врач, состоятельные люди, а ни разу за все эти годы копейки не прислали, Машеньку к себе не пригласили, уж как мы бедствовали!.. Это они сейчас все разлетаются и Андреем интересуются — им сказали, что он мировой писатель. Сестра Андрея — совсем чуждый человек, Андрей умирал — говорил мне: "Верку к гробу не подпускай".

Валентина Александровна, младшая сестра Марии Александровны — легко рассказывает, любовно: "Я уже замужем была, у нас дети были, а муж мой Петр Артемьевич, инженер-конструктор, все заработанное им отдавал, сам в шароварах байковых годами на службу ходил, а у них ничего не было, они очень бедствовали, Андрей ему свои книжки дарил, с надписями хорошими, говорил: "Петруша, ну чем еще я могу тебя отблагодарить..."

Я еще застал Петра Артемьевича — красивый, невероятный был человек, совершенно обожал Платонова. Был уже очень пожилым, а лицо — юношеское. Прожил со своей любимой Валентиной счастливую жизнь. Умирал мучительно. Помню, на поминках по Марии Александровне на чьи-то слова, что в этих книгах жизнь Платонова, проходя мимо, остановился и поправил мягко, с непередаваемой сдержанностью: "Его страдания".

...Я счастлив, что знал Марию Александровну. Жизнь ее была целиком отдана судьбе Платонова.

"Платонов был на фронте, а как жили вы в эти годы?" — "Я прийду на Тошину могилу, лягу ничком и целый день лежу".

"Кожевников, писатель, такой старик (другой, не тот, который был Вадимом. — Е. О. ), говорит мне недавно: "Ну что ты, Мария, раздуваешь Платонова?! Неразвившийся писатель". А дочка его симпатичная потом шепчет мне: "Мария Александровна, это он завидует".

"После смерти Андрея пришел: "Мария, выходи за меня, я оставлю семью". Потом генерал какой-то сватался еще, адмирал. Я всем отказывала". — "Почему?". — "Нет, Андрей обнимет как-то так, после него ВСЕ не то..."