Газета Завтра 312 (47 1999)

Прелестная была женщина. Уже в старости сломала ногу в ступне, ступня напрочь отлетела, болталась на какой-то ерунде, ей ее кое-как приделали, дома ходила с палочкой, посмеиваясь. Мы с ее приятельницей, остроумной старухой, навещали ее еще в больнице, и та на все ее охи однажды добродушно заметила: "Мария Александровна, расплачивайтесь за свою красоту!" — "Какую красоту?", — тут же спросил я. — "У Марии Александровны всю жизнь была изысканная тонкая щиколотка, как рюмочка". — "Да, "красота", ну ее, нога болит...", — комично прохныкала на это Мария Александровна.

Была она из графского рода Шереметьевых. ("А тетки мои были уже обедневшие дворяночки, учительницы скоромные", — спокойно улыбалась она.)

Я много помню из сказанного ею, мне все дорого?

"Когда Тошеньку арестовали, вскоре пришел к Андрею Шолохов: "Андрей, я буду у Сталина просить за своего племянника-дурака, хочешь, я попрошу у него за Тошку?" — "Ну, что ж, проси", — говорит Андрей. А потом Шолохов нам рассказал, что когда он просил Сталина, тот вызвал Берию: "Зачем тебе этот мальчишка, отпусти его", — говорит ему Сталин. Берия что-то ответил — и тут они стали ругаться по-грузински матом. Ничего у Шолохова тогда не вышло".

"Позже он опять просил у Сталина, Тошу отпустили. Он вернулся из лагерей совсем больным, но успел еще жениться, очень красивый был. Платонов гуляет с ним по Тверскому, придет и говорит: "Мария, невозможно ходить — все оборачиваются, и бабы и мужики".

"Внук Сашка родился через месяц после смерти Тошеньки. За театром Красной Армии была больница, где Тоша лежал, зимой 43-го года меня вызвали врачи: "Мария Александровна, забирайте его, он умрет". Машины не было, Соболев дал мне бензину, я привезла Тошеньку домой и телеграммой вызвала Платонова с фронта".

Вдруг начинала сердиться: "Почему он написал, что сын умер на его руках?! Он умер на моих руках. Я сидела около него, мы говорили — и вдруг он мне сказал: "Мама, я сейчас тихо-тихо усну" — и стал холодеть, я закричала, быстро вошел Андрей, я повалилась перед Тошенькой на колени и стала целовать всего его..."

"Похоронили Тошу — и на другой день Платонов улетел на фронт".

"После войны Павленко привез из Германии много тряпок, я купила у него два хороших дорогих костюма для Андрея, темно-синий и коричневый, Андрей в них ходил всегда, они все истерлись, других больше не было, в коричневом я его и похоронила потом".

"За месяц до смерти за ним пришли трое молодцов из МГБ, забирать. Я показала им на него, истаявшего — "забирайте". Махнули рукой, ушли".

"К Андрею уже нельзя было приближаться, я сделала в его комнату высокий порожек, готовлю на кухне и посматриваю, а Сашка, внук, подползет, перелезть не может, смотрит на Андрея: "Пума, пума", а Андрей смотрит с тоской".

"Сашка жил у нас, они с Машенькой почти ровесники, Андрей очень тосковал, что ему нельзя их приласкать"...

За несколько дней до смерти я пришел к ней, почему-то со случайными людьми, один был художник, порисовал Марию Александровну. Мария Андреевна, оберегая ее, гнала нас сердито: "Уходите!", а Мария Александровна упрямо улыбалась: "Ничего, пусть". Люди ее никогда не утомляли. Была она невероятно добрым человеком. Я добрее ее никого не встречал в своей жизни. (Именно по доброте своей отпустила мне однажды обо мне же и моем знакомом такое замечание, которое я печатно никогда ни за что не решусь повторить.)

Только с нежностью всегда помню и вспоминаю Марию Александровну.

Прийти к ней просто так было невозможно: "Ой, я еще пирогов не напекла!" — "Да не нужны мне пироги, я вас хочу видеть". — "Нет, приходите завтра, я пирогов напеку".

...Без Марии Александровны не было бы Платонова. С удовольствием вспоминала: "Вернется домой пьяный, я уйду на кухню, отворачиваюсь, а он сядет на диван и зовет: "Мария, иди ко мне". Я не иду, обидно мне, что он пьяный опять. А он снимет ботинок с ноги: "Сейчас вот разобью это блюдо, если ты ко мне не придешь!" (над диваном у нас висело большое антикварное блюдо папино, мое любимое). "Бей", — говорю".

ГЕНИИ УМЕЮТ ВЫБИРАТЬ СЕБЕ ВДОВ.

"Фомин отвел от нее свой взор, но чувство его уже прельстилось образом этой женщины, и то чувство не стало затем считаться ни с его разумом, ни со спокойствием его духа, а пошло вразрез им, уводя человека к его счастью". Нет ничего выше во всей прозе ХХ века, а ведь это Платонов все про себя да про свою Марию.

До сих пор трудно поверить этому чуду, что он жил и вообще писал так в такое трудное время.

Евгений ОДИНЦОВ

От редакции: Поздравляем нашего постоянного автора —

талантливого журналиста Евгения ОДИНЦОВА — с 50-летием.

Желаем добра, здоровья и счастья!

Креативный дизайн спальни 9 от компании Диприс.

Владимир Голышев “МНЕ ДАНО!”