Газета Завтра 318 (1 2000)

"…Не пропускайте ни одной ночи, — если можете, поклонитесь до земли, если занеможете, то трижды… Если на коне едучи не будет у вас никакого дела, то "Господи помилуй!" взывайте непрестанно втайне — это лучше, чем безделицу думать ездя..," — завещал сыновьям Владимир Мономах — не прославленный в лике святых "простой" русский князь, выдающийся государственный деятель. А вот как летописец описывает святого князя Василько Константиновича, героически погибшего в плену: "Бе же Василько лицом красен, очима светел и грозен взором, и паче меры храбр, сердцем же легок. А кто ему служил, хлеб его ял, чашу пил, той за его любовь никакоже не можаше у иного князя быти ни служити: излишне бо слуги своя любяше. Мужество и ум с ним ходиста, бе бо всему хитр…" Кто больше похож на святого: набожный Владимир или бесшабашный Василько? И что тогда является критерием святости?

Считается, что святостью ведает Церковь: внесли в месяцеслов — значит святой. Но так было не всегда. Вернее, никогда прежде (до раскола) так не было. Общецерковное прославление лишь дополнительно подтверждало факт признания святого таковым в среде народа Божьего. После внесения в святцы менялась лишь форма поминовения: раньше служилась панихида, теперь — молебен.

Церковная традиция, органично и безболезненно вошедшая в русскую жизнь, пропитавшая ее до последней хозяйственной мелочи, не спешила с указующим перстом. Церковная ограда, жестко отделившая впоследствии духовное от светского, в то время еще не существовала, не запуганный строгими синодальными "дядьками" народ жил в святой простоте и видел святых повсюду.

Святость — есть отказ от животного в пользу ангелического. И русский человек, подражая ангелам, старался жить "налегке" — не уродовал святой русский пейзаж пашнями сверх нужды, не возводил комфортные хоромы и поместительные амбары — предпочитал Божьи храмы. Грешил и каялся, убивал и сам безропотно подставлял грудь злодейскому ножу… Среди местночтимых русских святых наряду с благоверными князьями и преподобными монахами есть и сластолюбивый князь Юрий (он в гневе убил отказавшую ему жену соседа и остаток жизни провел в монастыре, оплакивая свое преступление), и младенцы Иаков и Иоанн (Иоанн нечаянно, во время игры, убил брата и, перепугавшись, залез в печь, где задохнулся от дыма), и целая семья из Новгорода (Никита, Кирилл, Никифор, Климент и Исаакий Алфановы), о которой вообще никаких сведений не сохранилось.

Есть среди русских святых и "командировочный" грек-интеллектуал, и татарский царевич, и римлянин, добравшийся до Новгорода на особом плавучем камне, и немец, юродствовавший во Христе на улицах Великого Устюга. Видимо, "почва" все-таки сильнее "крови", и "облученные" благодатными токами русской земли духовно чуткие иностранцы невольно становятся русскими. А русский человек — прирожденный святой.

Это становится особенно очевидным, когда "кривая русской истории" проходит экстремальные точки. Война, голод, лишения, способные превратить любой другой народ в никчемный сброд, руководствующийся лишь инстинктом самосохранения, для русского человека всегда оказывались моментами высочайшего торжества.

"Смерти не боясь ни войны не зверя дело мужское исполняйте, как Бог пошлет," — завещал сыновьям Владимир Мономах. И сыны не боялись…

Так реализовывался дремлющий в каждом русском потенциальный святой. "Руда" страдания, перегорая в горниле всенародного подвига, рождала золото очевидной всему миру, бесспорной, ослепительной святости. Именно в такие моменты русской истории просияли имена князей Михаила Тверского и Александра Невского, Сергия Радонежского "соученики", священномученика-патриарха Гермогена, тысяч местночтимых и вовсе безымянных русских святых — наших небесных заступников...

Нетрудно догадаться, что мы уже довольно давно живем не в Святой Руси. И русскость наша, к сожалению, исчерпывается лишь соответствующей "кровью".

Чьи-то злые руки возвели церковную ограду и выставили нас вон. Упрямцам же, не желавшим уходить, рубили персты, рвали ноздри, клеймили лбы, а потом и вовсе сжигали "от греха подальше".