Газета Завтра 319 (2 2000)

И сколько в нашем веке первостатейных талантов от Николая Клюева до Михаила Шолохова из народных низов вышло?

Всегда есть утешение в русской культуре, которая готова отдать народу то самое сокровенное, что сама столетиями брала у него. Русская культура стала последним прибежищем народного русского духа, угасающего в деревнях и предместьях.

Давно уже себе в духовные наставники Ольга Фокина выбрала не Пушкина и Лермонтова, высоко больно, не дотянуться, не стать вровень, на них она лишь молилась, а равнялась на Александра Блока и Николая Некрасова. Они как бы свои в народном ладу.

Ничего из себя мы не строим,

В нашем теле обычная кровь.

Мы пришли из некрасовских "Троек",

Из некошенных блоковских рвов.

Мы из тех, кто и предан, и продан,

И схоронен был тысячи раз!

Но и всё-таки мати-природа

Отстояла и выбрала нас...

...................................................

Нам во все терпеливые годы,

Хоть какой из веков оживи,

Снилась Синяя Птица Свободы,

Золотая Жар-Птица Любви.

МНОГО ЛИ ПОТЕРЯЛА поэтесса Ольга Фокина, оставаясь посланницей народного слова в мир русской поэзии конца ХХ века? Сузился ли её поэтический мир, помещённый в достаточной степени вне мировой книжной культуры, в ещё живое фольклорное богатство?

Недавно в беседе со мной Татьяна Глушкова заметила: "Малая родина" характерна для крестьянского элемента, ограничивающего свой взор, дух родной околицей, а подчас и эдаким горделивым хуторянством... Те, кого прежде назвали бы "крестьянскими поэтами", неслучайно получили почти такое же имя — "деревенские", "деревенщики"...Чутко "поновленное" имя не указывает ли заведомо на замкнутость и тематики и географии? Безбрежное "крестьянское море", плескавшееся по всей России и бившее в границы её, раздробилось как будто на "отдельные", разрозненные деревни, обмелело, вмещаясь в стенах сиротливой избы..."

Может быть, Татьяна Глушкова и была бы права, говоря о сужении имперской горизонтали певцов деревенского лада. Но не учитывается при этом глубинная историческая вертикаль. И то, что эта "сиротливая изба" — может быть, последняя в мире. Отсюда и её всемирность. Плач по уходящему, память исчезающего своей уникальностью обретают всечеловеческую значимость. А не было бы интуитивного чувства близкой потери, так и Ольга Фокина, может быть, не взяла бы на себя роль хранительницы родного очага. Роль, на которую и многие мужики не решились.

О любви в поэзии. Ольга Фокина поразила нас своим златоустьем, спела свои сокровенные песни, но неуходящая боль какой-то одной огромной любви то тайком, то скороговоркой, а то и во весь голос прошла через всю её поэзию. То исчезая на какой-то длительный период, то заявляя о себе вновь. Я бы даже составил один небольшой сокровенный интимный сборник её стихов о любви. Об одной любви... Это тоже сюжет для литературного критика. Ты пишешь о хранительнице традиций, о поэте народного природного лада, а рядом мысль, не забудь соединить сквозь время её "Алую любовь".

Ещё в 1956 году появились совсем необычные для неё и проникновенно личные строчки.

Лес да лес...А за лесом что?

Море ли? Горы ли?

Грусть да грусть... А за грустью что?

Радость ли? Горе ли?

Верно, радость — ведь ты придёшь,

Пусть мы с тобой и спорили.

Дум беспокойных уймёшь галдёж...

Скоро ли? Скоро ли?

..........................................................

Снова стихи о тебе пишу —

В меру ль они? В пору ли?

Жить бы как люди... А я ищу.

Славы ль ищу? Позора ли?

Жизнь идёт, ожидание затягивается. Любовная лирика стала обретать конкретное имя. Алёша, Алёшенька, так хорошо чередующееся с Алёнушкой, Оленушкой.

"Ау!" — у рта ладошеньки,

Из-за, из-под сосёнушки...

"Ау, ау, Алёшенька!" —

"Иду, иду, Алёнушка!"

..............................................

И минуло... да кануло ль?

Утишь себя, прислушайся!

Услышишь необманное,

В глуши души живущее.

Давно не молодёшеньки,

Давно — по двум сторонушкам.

"Але — Але-Алёшенька"

"Ау, ау, Алёнушка..."