Газета Завтра 32 (1184 2016)

О книге Александра Проханова «Желтеет трава»

Вторая книга — самое тяжёлое испытание для писателя. Если первая книга — это всегда откровение, нечто написанное по наитию, интуитивно, то вторая — это всегда борьба: с действительностью, с самим собой, с первой книгой. Это труд и поиск, постоянная самопроверка на прочность, творческую состоятельность. Боязнь того, что в первой книге ты выплеснулся весь, без остатка, что на вторую не накопишь новых переживаний, суждений и открытий. Такая борьба и такие сомнения определили героя второй книги Александра Проханова "Желтеет трава".

Здесь герой многолик. В повести и рассказах он является в сложных образах, смотрит на мир глазами людей с разным опытом. И если ядро второй книги — повесть "Их дерево" с главным героем-писателем — это приуготовление к книге, мучительный процесс её зарождения, то вторая часть — рассказы о людях труда, мечтателях и созидателях — это кристаллизация самой книги.

Герой повести — писатель Растокин, которого уже оценили и читатели, и издатели, и товарищи по перу, — оказывается на жизненном и творческом распутье. Вторая книга мелькает перед ним как туманный образ, указывая самые разные направления. В этой книге когда-то мирно сосуществовавшие, перетекавшие одна в другую реальность и литература теперь сталкиваются, вытесняют друг друга из жизни писателя, стремятся отвоевать в ней как можно больше места: "мирные отношения с действительностью кончились. Начались бои и конфликты".

Мир книги и мир реальности теперь существуют параллельно, и порой очень сложно понять, в каком мире ты пребываешь. Это уже не два сообщающиеся сосуда, а скорее, две живые клетки, между которыми тонкая мембрана. В книге и в реальности теперь таятся ловушки, таинственные порталы, в которые автор может неожиданно провалиться, как в тёмный колодец, и превратиться в персонажа нового рассказа или повести, или, напротив, персонаж способен обрести плоть, и всю его боль физически ощутит автор. Шаг — и современная Москва исчезает, а ты стоишь на Красной площади стрельцом с вечной свечой в руке. Новая строка рассказа — и ты растираешь в ладони спелый колос, который только что сорвал твой герой.

Если в первой книге ты был текучий и лёгкий, неспешный и созерцательный, то теперь действительность требует от тебя тугоплавких материалов и сверхзвуковых скоростей: "Проношусь на больших скоростях сквозь плотнейшие слои, и можно просто сгореть, если не напялить на себя легированных оболочек. Проношусь через пекло, и для этого нужна жёсткая, совершенная конструкция, как у перехватчика".

Рождающаяся книга мелькает разноликими образами великих строек, заводов, несжатых хлебных полей, неодолимой военной техники, невиданных городов и космических полётов: "Вторая книга будет другой. Заключу её в железные оболочки, возведу небоскрёбы. Газ из каракумской пустыни станет врываться в неё на стальных магистралях. Гигантский город раскроется в небо, как невиданных размеров антенна. А сам я стану летать над ней на орбитальной станции, ведя по страницам лазерный луч". Творческий замысел подобен огромному реактору, в котором кипит энергия. Этот реактор выбрасывает в мир мечты, фантазии и миражи. Некоторые из них новы, незнакомы, другие напоминают образы первой книги. Их оттесняешь, боясь повториться. Но первая книга всё равно преследует вторую, толкает автора на противопоставление того, что было и того, что будет, требует новых интонаций, новых сооружений. Автору предстоит примирить свою, уже рождённую, книгу с ещё не родившейся, чтобы они стали не двумя разными поездами, мчащимися навстречу друг другу, а вагонами одного состава, где пережитое влекло бы за собой новые переживания.

Примирить две свои книги — это значит, примирить себя прошлого с собой нынешним: "Кончен важнейший, самый светлый и свежий период, ожиданья невиданных состояний, которыми были полны первые рассказы и повести, томление прошлым, когда погружался в тончайшие отсветы старины, в золочёные мягкие купола над серыми озёрными водами, по деревням и погостам, ища подтверждения своим ожиданиям, бережно их описывая. И всё это кончилось, сметённое ярким напряжённым потоком новой реальности… Все прежние упованья, тончайшие духовные переливы сгорели в огненной гуще мартенов, в грохоте заводов и боен. Ярчайший образ новой реальности сжёг прежние состояния…". Для автора и для героя повести "Их дерево" наступает межсезонье жизни — время желтеющей травы. Она ещё не пожелтела окончательно, ещё видны сочные зелёные былинки, но то ли иссушённая жарой, то ли подёрнутая первыми холодами, трава окрашена в цвет раздумий и усталости. В этой траве ещё есть жизнь, но в ней уже нет будущего. Она ждёт первых снегов, чтобы по весне на месте, напоённом влагой, уступить место новой жизни.

В реальности и в книге так же сосуществуют прошлое, настоящее и будущее со всеми разноречиями и противоречиями быта, бытия и литературной среды.