Газета Завтра 34 (1238 2017)

Сырневой претит любая книжность, ставшая для городской интеллигентской поэзии своеобразным катехизисом. Светлана Анатольевна не стремится блеснуть эрудицией. Разве что вспомнит между делом Одиссея. Так про него любая деревенская бабка слышала. Хотя бы на уровне быличек, гуляющих по завалинкам. Словом, поэт Сырнева вышла из народа и пишет для народа, а не для литературной тусовки. Как Сергей Есенин или Николай Рубцов, живший (правда, в иное время) с Сырневой почти на одной параллели. Или, судя по подборке, как её любимая Марина Цветаева, вспоминая которую в Тарусе, поэтесса мечтает: "Зелёным кустом прирасти на горе, где маленький домик поэта". Ещё в середине прошлого века лучшая русская поэзия стала развиваться именно на Севере и в предгорьях Урала. Сейчас, правда, она возвращается и в среднюю полосу, осеняя своим вдохновением орловские, курские, воронежские и липецкие города и веси. Светлана Сырнева в той или иной степени принадлежит к разным традиционным школам. В том числе и к рубцовской. С именитыми поэтессами прошлого Светлану Анатольевну трудно сравнить. Хотя бы с той же излишне "раскрашенной" Цветаевой или с проницательно-холодной Анной Ахматовой. Та же могучая сила, но более, если позволите, русифицированная. Сырнева теплее и пронзительнее. Я уж не говорю о её ненавязчивой образной философичности:

Чтоб подробностей не знала

лёгкая душа,

чтоб ответа не просила,

не искала кров,

а сама собой парила

посреди миров.

Самый главный мир для Светланы Сырневой — русский. На физическом, да и на духовном уровне разорванный на куски. Есть силы, которые его, заколдовав, хотели бы превратить сначала в алую гоголевскую свитку, чьи отрубленные рукава назло хрюкающим в славянские окна свиньям всё же ползут друг к другу, — а затем в смертельный саван. Их надо бы по православным правилам сбрызнуть святой водой, а чаще сбрызгивают кровью тех, кто ту свитку, ещё не кровавого цвета, когда-то носил.