Газета Завтра 395 (26 2001)

В свое время Макиавелли удалось узаконить в рамках Флорентийской республики ряд политических и военных институтов республиканско-консульского Рима. На основе своих рассуждений о Тите Ливии он сформировал легионерскую армию. Но при первом же столкновении с противником все его легионеры побросали оружие, знамена, значки и разбежались по домам.

Муссолини не стал копировальщиком Рима, он занялся восстановлением в Италии того духа, который сделал Рим удивительным по красоте мифом. В результате появилась не жалкая копия, а яркий, неповторимый миф. У него даже есть преимущество перед Империей — нет долгого периода увядания, его гибель, как и жизнь, была цвета юношеской крови. О Фашизме всегда будут с интересом читать, перелистывая множество последовавших за Императорским Римом столетий. А после Фашизма вообще закроют книгу Истории Италии (во всяком случае официальную ее часть) — потому что читать в ней больше нечего. На нынешней Италии история "отдыхает". Оттого, видимо, там и преследуется рьяно фашизм (в том числе и его духовные наследники), что нечего пигмеям противопоставить Великому времени. В литературе? — "После Данте были Маринетти и Паунд". Да и Данте Муссолини считал фашистом. А вот кто был после них?

Поэт, если он настоящий, поднимается с уровня восторженных курсисток до уровня политических манифестаций. Своей политичностью он преодолевает личное, индивидуалистическое, все еще слишком "человеческое". Сливаясь с "делом своей страны", участвуя в строительстве Великого, он становится его частью. Нет больше Горького и Маяковского, но есть Горький и Маяковский как часть Советского мифа. Нет больше отдельных Маринетти и Д'Аннунцио, но есть Маринетти и Д'Аннунцио как часть фашистских легенд…

У Поэта, как у того, что стремится к Высшему; у Поэта, готового "поставить в радужной надежде на карту все, что накопил с трудом"; у Поэта, готового, не дрогнув, отдать самое ценное ради неприходящего экстаза, — у Поэта есть только один путь — вверх по ступеням боли, восторга и преодоления к жертвенному алтарю, на который он должен возложить собственную индивидуальность, самое дорогое в жизни. Ради высшего — высшую цену. На вершине его ждет шестикрылый комиссар, который взамен отработанного языка протягивает поэту партбилет.

Трагедия поэта-профессионала, поэта, ограничившегося искусством, поэта, не ставшего Политиком в исчерпаемости колодца питающих его образов. Разве Троцкий или доктор Геббельс в качестве политиков не писали гораздо ярче и больше, чем многие или даже большинство представителей "литературного наследия"? Что бы делал дальше "вне политики" Пушкин, если бы не оказавший ему услугу Дантес? Лермонтов? Леннон?..

Что бы случилось с Лимоновым, не экстремизируй он в очередной раз собственное бытие. Его парижско-штатовские рассказы последних эмигрантских лет при всей отточенности стиля стали все ближе приближаться к страшной черте банальности. Политизация Лимонова спасла Лимонова-поэта.

Поэт, не ставший Политиком, "кто мосты к отступлению сжег", обречен на тусклую старость, на долгое или краткое вымирание после того, как чисто литературный предел будет достигнут. Чем кончил Ремарк? Матрицей, носящей популярное имя, в которую с определенной последовательностью вносились столбцы с любовью, туберкулезом, размышлениями вянущего буржуа, гонками, ненавистью к нацистам… Чем в таком случае Поэт отличается от закручивателя гайки № 6?

Буржуазное бытие, в котором максимально смягчены противоречия, а страсти существуют на уровне мягкого чувственного комфорта, штампует собственные поэтические кадры. Случайно проявляющийся Поэт обречен на разложение в духе Элвиса Пресли. Единственная альтернатива спасающему на время алкоголю и наркотику — это ненависть.

Поэзия в буржуазном мире может быть только в селиновском стиле. Ненависть, пронизывающая все складки жизни общества и человеческих отношений. Ненависть, как динамит, ложащаяся везде, потому что "реформировать", "улучшить" здесь ничего нельзя, можно только взорвать до основания, а затем уже "мы наш, мы новый мир построим"…

Ненависть к людям? Да, ненависть к двуногим существам, за каждым из которых стоит гора собственного эгоизма. Когда лежащая с тобой в постели красотка "лежит" с перспективой воспоминаний о "геройски погибшем". Когда единственное способное на любовь существо оказывается проституткой. Когда любить можно только детей, надеясь, что они вырастут не такими паскудами. "Дружба", "любовь", "героическое" в буржуазном обществе — это ложь, причем лицемерная. Искренней здесь может быть только ненависть, потому что единственной правдой множества скрепленных в аморфном организме общества эгоизмов является "Homo homini lupus est". Все остальное лишь прикрытие, чтобы упорядочить эту ненависть, привести ее к разумному для заинтересованных (классов, лиц…) знаменателю. И на самом деле непонятно только одно, кто об этом радикальнее заявляет — Селин или сам мир.