Газета Завтра 413 (44 2001)

С точки зрения исторической объективности необходимо прямо сказать: у карательных и репрессивных органов советского государства были и своя логика, и свое право, и своя цель, исходящие не только из природы государства как такового, но и из тех новых задач, которые осуществляла власть во имя большинства, народа.

При этом для большинства историков, изучающих период гражданской войны, уже давно известно, что самые жестокие и кровавые преступления против духовенства совершались в годы гражданской междоусобицы не русскими, а латышами, китайцами и другими инородцами, словом, людьми, глубоко враждебными Православию. Расправы над священниками носили характер открытого ритуального глумления и садизма, не свойственного русским людям, даже отпавшим от Бога и Церкви. Донесения же воинских частей 1924 года в политуправление армии о состоянии религиозности среди красноармейцев свидетельствовали о том, что бойцы Красной Армии в большинстве своем носили крестики и молились Богу. В мемуарной литературе сохранились свидетельства о том, как рядовые воины Красной Армии отказывались стрелять в священников. Даже среди командного состава, согласно данным на 1924 год, часть красных командиров носила в душе традиционные взгляды на религию и участвовала в проведении церковных праздников.

Применительно к трагическим событиям гражданской войны нельзя отдельно изъять жестокость Советской власти из определенного исторического контекста и представить проигравшую битву часть русского народа в виде невинного жертвенного ягненка. В годы революции и гражданской войны были и открытое сопротивление, и активная борьба против большевиков, которая отличалась со стороны белого движения не меньшей жестокостью. Так ли уж свято было белое воинство? Откровенную и беспристрастную характеристику духовно-нраственного состояния добровольческой, а затем и Русской армий дал митрополит Вениамин Федченков, глава военного духовенства в Русской армии.

Об отношении к религии в стане добровольческой и Русской армий митрополит высказывается однозначно: движение "не ставило себе задачей защиту веры". Одновременно митрополит не отказывал белым воинам в их религиозности, но подчеркивал: "...у многих эта вера была прохладная, как проявление традиции старого быта ушедшего строя и, конечно, как противоположение безбожным большевикам". В подтверждение этому приводится следующий эпизод: "Генерал Кутепов в присутствии генерала Врангеля в вагоне рассказывал ему и мне очень характерный случай". Когда был обсужден вопрос о целях войны, дошли и до веры. По старому обычаю говорилось: "За веру, царя и отечество". Хотели включить первую формулу и теперь, но, рассказывает очевидец Кутепов, генерал Деникин, как "честный солдат", запротестовал, заявив, что это было бы ложью, фальшивой пропагандой, на самом деле этого нет в движении. С ним согласились, и пункт о вере был выброшен из проекта. Такая откровенность делает честь прямоте генерала, но она показывает, что в белом движении этого религиозного пункта не было, а если пользовались им позже, то лишь в качестве антибольшевистской пропаганды".

Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) предостерегал: "История ХХ века настолько мифологизирована, что даже специалисту порой бывает трудно понять: где же правда... Тем не менее, одного из мифов нам необходимо коснуться, ибо без этого невозможно будет многое понять в нашей современной истории, в нашей нынешней смуте. Это миф о том, что в гражданской войне богоборцам-большевикам противостояли сплошь "консервативные" и "национально мыслящие" деятели Белого движения, ставившие своей целью восстановление на Руси "исконно русских форм государственности"... Для верующего человека не подлежит сомнению, что если бы это было действительно так, если бы белые армии и политики, стоявшие у них за спиной, действительно боролись бы за воссоздание Святой Руси с ее православно-соборной государственностью в исконно самодержавной форме,— никакая победа большевиков была бы невозможна. Увы... подавляющее большинство вождей Белого движения пуще большевизма боялись обвинений в "черносотенстве", "реакционности" и в симпатиях к "гнилому царизму".

И "белое" и "красное" движение, по мнению митрополита Иоанна (Снычева), были равно далеки от русского идеала, они были одинаково бездуховны и враждебны по отношению к заветам Святой Руси. Митрополит Вениамин (Федченков) в своих воспоминаниях приводит горестно-откровенные самооценки благочестивых представителей Белого движения, напрямую отождествляющие характер своей борьбы с деятельностью большевиков. "Владыка! Мы такие же большевики, как и они! Только они — красные большевики, а мы — белые большевики!" — с болью признался при встрече с митрополитом участник белого движения старообрядец В.П.Рябушинский.