Газета Завтра 420 (51 2001)

По этому поводу на улице Куйбышева даже прошла демонстрация с лозунгами "Требуем восстановить на работе Барабашова!" "Инструктор ЦК КПСС публично критиковал члена Политбюро Яковлева и уволен из аппарата ЦК". Все тщетно. Я, лично я, беседовал с высокопоставленным чиновником ЦК, шефом Барабашова, пытаясь выяснить причины увольнения. Но этот цекист, четверть века проработавший на Старой площади, сперва схватился за "вертушку", дабы по полной программе дать мне от ворот поворот, а затем, поняв, что брать этот вопрос на себя попросту опасно, недвусмысленно кивнул наверх. И более того, с уточнением — не на пятый этаж кивнул и не на шестой, а именно на четвертый.

Кто гнездится на четвертом этаже в первом подъезде ЦК, Александру Сергеевичу Ципко хорошо известно.

Между тем, в соседнем с Барабашовым кабинете сидел консультант этого отдела Башмачников, который вел атаку на колхозы, ратуя за фермерство. Башмачникова, разумеется, не только не трогали, а наоборот, используя авторитет ЦК, продвигали на телевидение. (Кстати, мою статью о диссидентах в ЦК, каковыми были в тот период барабашовы, а не башмачниковы, не дали опубликовать даже в "Литературной России".)

Побойтесь Бога, о какой "терпимости к инакомыслию" вы пишите, Александр Сергеевич! Уж вы-то, доктор философии, должны были понимать, что в действительности происходило на Старой площади в тот период. Что для вас, "легального антимарксиста", ставшего лейб-консультантом яковлевского Агитпропа, специально создавали режим наибольшего благоприятствования, а приверженцев иной точки зрения безжалостно выкидывали из ЦК. Сегодня у вас режима благоприятствования нет, поскольку вы перессорились с либералами, и только на этом сугубо личном основании вы делаете вывод о "терпимости" тогдашнего ЦК. Действительно, позор для аналитика.

Нет желания глубже вдаваться в эту тему, которую я когда-то подробно анализировал в очерке "Цекисты и академкраты" и которая сегодня, с исторической дистанции, ясна всем, кроме Ципко, неуместно кичащегося чтением антимарксистских лекций в стенах ЦК, то есть участием в разложении партаппарата. Не доблестью это было, а подготовкой к тому либеральному террору, который сегодня осуждает политолог, переживающий личную драму, однако не осознающий, что интуитивно придерживается принципа: грехи на дно, а пузыри кверху.

Видимо, очень крепко, на уровне подкорки, засели в умозрениях Ципко цековские уроки позднеперестроечных лет. И главный из них: намеренный, принципиальный отказ от диалога с идейными оппонентами — только травля и замалчивание. В те годы их стремились попросту вышвырнуть из ЦК. В случае с Барабашовым это было легко, с Лигачевым — труднее, вот и вся разница.

Любопытно, что в редакторской преамбуле к статье "Страна глухих" сказано: "На долгие годы режим диалога был забыт. Не исключено, что эта "забывчивость" была умело навязана российской интеллигенции, когда-то умудрявшейся вести диалог даже "из-под глыб". Однако Ципко, не сумевший разобраться в позднеперестроечной цековской ситуации, не способен понять смысла и этих строк, а потому под режимом диалога подразумевает только выяснение отношений внутри либерального круга.

И тут я перехожу к главному.

Если бы Ципко просто сводил личные счеты с либерал-радикалами — вреда нет, хотя и пользы — грош с алтына, как свистнуло, так и гаркнуло. Однако проблема в том, что "Литгазета" пригласила к разговору все общественные силы, а Ципко, подводя итоги дискуссии, ограничил их только либералами, вообще исключив из рассмотрения патриотическую позицию, которую походя лягнул за ненадобностью. Здесь нет нужды разъяснять эту позицию, тем более, как и либеральная, она неоднородна. Но дело в том, что за этой позицией — осознанно или интуитивно, идейно или протестно — стоит примерно треть населения страны. По меньшей мере треть, и уж во всяком случае больше, чем за либеральными умозрениями.

И если в своей первой статье Ципко просто "забыл" о тех силах, которые пытались воспрепятствовать шоковой терапии и криминальной приватизации, предупреждая о грозящей опасности, то в статье "Страна глухих" автор, претендующий на приверженность историческому взгляду, обходит стороной главный вопрос: что было бы с Россией, если бы в смутные ельцинские годы либерального произвола значительная часть интеллигенции, загнанная в культурное подполье, и большая часть народа не противилась бы отчаянно, страдая и даже погибая, изничтожению страны?