Газета Завтра 424 (1 2002)

Среди ночи, когда посетители "найт-клуба", опустошенные, не имевшие сил подняться из-за столов, чтобы вновь и вновь предаваться безумным игрищам, ближе к утру, когда сами стены, потолок, бутылки на столах, лица, обнаженные шеи и груди покрылись бисером ядовитого пота, вдруг вспыхнул на эстраде яркий свет. В освещенном конусе появился человек, облаченный в красную косоворотку, чернобородый, стриженный под горшок, с пробором посреди намасленной головы. Радостно и свирепо сверкнул белками, простучал по помосту черными начищенными сапогами, и все узнали в нем Григория Распутина, царского любимца, прорицателя и любодея. Он стучал каблуками, бил в тугой звенящий бубен, постепенно превращался в огромного босоногого мужика, державшего в мускулистых руках блестящий топор, с напяленным на голову балахоном, сквозь который в прорезях сверкали жестокие глаза палача. Палач играл топором, напрягал мускулы, шлепал по доскам босой толстопалой стопой. И вдруг превратился в хрупкого Арлекина с набеленным лицом, печальными, опущенными книзу губами, в белом шелковистом трико, с костяным расписанным веером. Мучительно изгибался в лучах. И вдруг превратился в гимнаста, стройного, прекрасного, с мускулистым голым торсом, вьющимися смоляными кудрями, того, что стоял при входе, принимал у гостей пальто и шляпы. На его плече красовалась таинственная звезда, окруженная волшебными письменами. Красные свежие губы жарко дышали. Он вскинул вверх напряженные руки, из которых посыпалось золото. Его чресла взбухали. На лбу, прорывая кожу, вырастал бриллиантовый рог. Гости, восхищенные представлением, вставали с мест, тянулись к помосту, ожидая для себя новых сладострастных забав. И по мере того, как приближались к атлету, превращались в свиней. Мохнатое, хрюкающее, клыкастое стадо металось среди столиков, опрокидывало стулья, толкало мокрыми рылами испуганных визжащих прислужниц. Хозяин заведения гнал их железным жезлом к выходу, изгонял из заведения на Садовое кольцо.

Стадо, тесно сбившись, с ревом и хрюканьем, вздыбив волосяные загривки, пробежало по Садовой до метро "Парк Культуры". Пронеслось мимо Крымского моста к Фрунзенской набережной. Прокатилось зловонным комом вдоль гранитного парапета. Свиньи, одна за другой, крупными прыжками, поджав передние ноги, кидались в реку, тонули в ней, оставляя на текущей воде круги отражений. И рулевой на ночном буксире, перевозивший щебень для строительных работ, испуганно протер глаза, глядя на черных, падающих в реку животных.

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random; z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 42 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

43

zavtra@zavtra.ru 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

Виктор Смирнов __

***

Бросая вызов звездному горошку

И славя свет-Россию во весь дух,

На свадьбах я растягивал гармошку

От красных девок и до молодух!

Пилось и пелось мне. И хлебом-солью

Не обойден в селе я был. И вдруг,

Как половодье, схлынуло застолье,

И — гробовая тишина вокруг.

И вот стою я средь полей, как нищий,

Что на базар всю душу сдуру свез.

И не гармошка — изгородь кладбища

Растянута от сердца и до слез...

***

И колосья дрожат в полях,

И на мельнице стонут мешки:

Держат Русь на своих плечах

Слишком пьяные мужики.

Я на помощь всем сердцем рвусь.

Гуси вкось косяком летят.

И вовсю качается Русь

С мужиками пьяными в лад.

Так за дело они взялись

Что от песен, слетающих с губ,

Прозревает слепая высь,

Прозревает незрячая глубь.

Вот уж верит Москва слезам,

Вот уж в речку упал зенит.

И качается колокол сам —

И звонит, и звонит, и звонит.

Как на мельнице страшно мешкам!

Шар земной, однако, в пути.

За такие труды мужичкам

Надо чарочку поднести!

Плещут в окна волны морей.

И, дивясь, как в груди горячо,

Я под ношу, что всех милей,

Подставляю свое плечо...

***

Пламя столетий скользит по устам,

В сердце чернеет вселенская сажа.

Ангел-хранитель, а ты не устал?

Глаз не смыкаючи реять на страже?

Сил не осталось. Я еле бреду.

Тыл оголен. И рассеяны фланги.

Тут и вступает в сражение ангел,

Крыльями гонит и смерть, и беду.

Мечет он в дьявола стрелы свои.,

Время, быть может, напрасно теряя.

Ангел-хранитель, а кто для тебя я?

Разве что русло для песен любви.

Эта слезинка — твоя? Иль — моя?

Ты или я высшей силы заложник?

Ангел-хранитель, за что же, за что же

Любишь, жалеешь и веришь в меня?

Чтобы я звездные брал рубежи,

Снова меня воскресишь из бессилья.

Дай поцелую незримые крылья —

И упаду от бессилья во ржи.

Дышит мне в душу и светом, и мглой

Чрево земное с бессмертною осью.

Кто-то без ветра качает колосья.

Это не ты ли паришь надо мной?

***

На гибнущей планете — пир горою!

Чернеют тучи. Свищет молонья.

Я ощущаю с ужасом порою:

Поэзия уходит от меня.