Газета Завтра 430 (7 2002)

И вдруг смолкло карканье ворон на березах против хирургической. Молчал весь больничный парк, молчал весь корпус, как будто в холодеющие сумерки, в непроницаемую беззвучность погружалось все человечество, и точно в беспамятстве невыносимой пытки, я услышал чудовищный вопль множества людей, молящих о спасении, о помощи.

Я оглох. Я дрожал какой-то отупелой неудержимой дрожью. Что это было? Неужели в этом больничном парке кричал и умолял о помощи весь мир? Наступил его срок, его право? Кто это в больнице сказал, что его боль напоминает неизносимую одежду? И я, вспоминая его истинные слова, будто распинал себя на кресте от беспомощности перед затопившей и землю, и небо болью.

Когда я очнулся, воображение понемногу отпускало меня.

Совершенно пустынный зимний парк безмолвствовал. Я был с головы до ног в знобящем поту, нестерпимая боль разрывала мне грудь. Я закутался в воротник пальто и, пошатываясь, хватаясь за скамейки, поплелся к лечебному корпусу.

ЛЕОНИД ЛЕОНОВ

Одни волей слова создают мощь веры и так называемого мыслящего духа, другие обессиливают и развращают слабые человеческие души, отупляя их.

Леонов редко улыбался, и его улыбка не совпадала с выражением глаз, сосредоточенно углубленных, мудро неспокойных, чаще всего пытливо спрашивающих. Его интересовало все: что вы знаете о нынешнем дне, о жизни в России, о лицах людей, о новом, только начинающем молодом писателе. Он не был равнодушен, не был уставшим от своего библейского возраста, от многолетней, поистине каторжной работы, от огромного своего жизненного опыта. Леонов хорошо сознавал, что каждый народ имеет своих героев и своих негодяев.

Его привлекал не жест, не прыжок сюжета занимательного свойства, не "ох" и "ах" до дрожи заинтригованного обывателя, ждущего, когда обманутая героиня выстрелит из ружья, висевшего над турецким диваном коварного героя. Обыватель не подозревает, конечно, что беллетристическая глупость для всех наций.

Он был строителем собственного мира, независимо от того, нравился или не нравился кому-либо этот его "леоновский мир". Что это за своеобразный мир — реальный лес или более реальное отражение леса в воде? Сама действительность или изображение современной вавилонской башни в последних прощально печальных отблесках заката? Или это дуновение Апокалипсиса, смутной угрозы человеку и человечеству?

Леонов всегда тревожен. Его стиль тяжеловесен, разветвлен, непрост. Хотя почасту ироничен в той степени, в какой могут иронизировать титаны. С самых ранних вещей, где уже чувствовалась литературная неуемность, до "Русского лета" и "Пирамиды", текст Леонова наполнен особой "леоновской аурой", особым звуком, главное же — мыслью, не одномерной, сложной, призывающей в помощники уразумения. Его проза обладает мощной силой логики, ничего общего не имеющей с легкодумной словесной игрой. Большая литература накатывается медленно, гигантскими валами. Она похожа на цунами.

Где сейчас, в каком пространстве гений Леонова? Там, в других высотах, в неземных декорациях, вокруг него не очень многолюдно, так как из миллионов художников только единицы преодолевают границу для дальнего путешествия к потомкам.

Полный текст публикации — в “ДЛ” №2

[guestbook _new_gstb] На главную 1

2

3 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 40 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

41

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

Татьяна Реброва ПЯТЫЙ ЛЕПЕСТОК

* * *

Я на исповеди рвану

Перед батюшкой воротник

С золотыми по синему льну

Одуванчиками — и в крик.

Я на пол сползу.

Я сроню слезу —

Словно бисером церковь выстелю

Уж за то одно, что себе в висок

Средь ее икон я не выстрелю.

МИСТИКА

Пусть я проклят, но пусть и я

целую край той ризы,

в которую облекается Бог мой…

иду… вслед за чертом.

Ф. Достоевский

Скажи, с какого бодуна,

Россия, если рождена то в этот миг постылый

Еще невинная, как хилый

Пух с Серафимова крыла,

Уже я проклята с той силой,

С какой ты проклята была.

Вновь разворот. И вновь ни разу

На тормоза кто не нажал?

Россией кто уничтожал

Меня, как хлоркою заразу?

Кого в потемках карауля,

Кто и когда нажал курок?

Но и тебе шальная пуля

России обожжет висок…

И клюква брызнет на былинки —

Повадку скоморошью Рок

Не прячет — бубном о вериги!

Бери последний кус ковриги

И в ненасытные суглинки

Последнюю любовь… Молюсь

Я за карман, где фертом фиги.

Точнее? За святую Русь.

Я не ходила с веком в ровнях.

Я плакала по ней в часовнях —

Лишь кал и щебень у щеки,

Не Дух Святой, а сквозняки.