Газета Завтра 432 (9 2002)

А возник этот миф об "антисемите Савицком" в середине 70-х годов, когда художник еще работал над серией своих эпических полотен "Цифры на сердце". Один из его знакомых подсмотрел, что на полотне, где бульдозер сворачивает в канаву трупы казненных, рядом с смеющимся немецким карателем, видно, только что осуществлявшим эту экзекуцию, угодливо хихикает над происшедшим и человек в лагерной форме с характерными чертами и звездой Давида на груди. Так что уже первое представление этой и других работ художника сразу же вылилось в грандиозный скандал. "От меня требовали закрасить, убрать эту звезду, — вспоминает художник. — Но я стоял на своем. Это ведь был не просто какой-то художественный образ, но и исторический факт. Я ведь прошел не один концлагерь и видел, что вся внутрилагерная элита там, начиная с блокового или капо и кончая последним санитаром в какой-нибудь контине, где заключенные умирали от тифа, дизентерии, туберкулеза, как правило, в основном состояла из евреев. И в этом не было ничего удивительного, давно ведь известно, что этот народ наиболее приспособляем и живуч. И если от многих других народов и цивилизаций не осталось уже ни следа, ни воспоминаний, то этот народ не только выжил, но и торжествует сегодня во всем мире. Только должны ли мы во всем завидовать их живучести и следовать по их пути? Вот о чем я думал, работая над этой картиной… Даже в той, последней войне, они представляют себя только жертвами. А все остальные народы вроде перед ними виноваты. В Миттельбау-Доре, где я находился, пока мог держаться на ногах, большинство капо были польскими евреями. И они были более жестокими, чем эсесовцы. Да, я согласен, в семье не без урода. Но нельзя же прикидываться, что ничего этого не было, и постоянно говорить только о себе, о своем.

Сегодня они постоянно толкуют о холокосте, о миллионах убитых евреев. Но только Советский Союз потерял в той войне 28, а по некоторым данным, около 40 миллионов своих граждан. Но об этом — ни звука. Где совесть той же Европы, Америки? Это циники высшей марки. А ты говоришь, чтобы я продавал туда свои работы. Они их могут приобрести только для того, чтобы спрятать или, как эти 28 миллионов, уничтожить и забыть! Не вспоминать! Ведь действительно главный вопрос о том, на чьих капиталах вырос фашизм, кто ему потворствовал, помогал стать на ноги, — ждет еще своего часа".

Меня поражает глубина мышления Михаила Савицкого, его умение оперировать в разговоре только фактами, тем, что он сам видел и выстрадал. И потому с ним трудно спорить, трудно что-то доказывать. Ведь в большинстве своем наши "аргументы" почерпнуты из книг или трактатов, пусть порой и достойных, но все-таки "заинтересованных" в потворствовании сложившимся мифам. Так нам спокойнее, удобнее жить. Но Савицкий, как истинно великий художник, видит свою задачу еще и в разрушении разного рода мифов, чтоб не только своим творчеством, но и своей жизнью доносить до людей правду, какой он ее видел, знал. Он берет темы, которые, как говорится, не поднять никому. Да никто к ним, по сути, в живописи и не пытался не то что притронуться, но даже приблизиться. По уровню осмысления той трагедии, что произошла в XX веке и продолжается в начавшемся XXI веке, ему не было и нет равных. В этом величие Савицкого как художника и трагедия его как человека.

Естественно, мы говорим с ним о художниках. Он с уважением вспоминает творчество русских мастеров: Виктора Иванова, Андрея Мыльникова, Дмитрия Жилинского, выходца из Беларуси Евсея Моисеенко, братьев Ткачевых и братьев Смолиных, а еще удивительного художника и эрудита Гелия Коржева и Федора Константинова. Он подмечает тончайшие особенности в творчестве известных западноевропейских художников, с которыми был лично знаком или которых знает по их работам. Но лучше не вспоминать ему о Марке Шагале. Сначала я думал, что это обычное неприятие одного большого художника другим. Такое случается, и не редко. Но потом я понял: здесь другое. Здесь опять неприятие лжи, попыток подмены одного понятия другим. Нет, к самому художнику он никаких претензий не имеет. "Это художник-примитивист. Таким в Грузии был Пиросмани, во Франции Анри Русо… Но Шагалу была сделана грандиозная реклама. Когда же французы, с их претензией на абсолютный вкус, позволили ему расписать Гранд-опера, я потерял к ним всякое уважение. Он же явно запорол эту работу. Вот роспись кнессета в Израиле — это да! Это его. Это типично еврейский художник, но я категорически против, чтобы его навязывали как образец всем остальным.