Читаем Газета Завтра 433 (11 2002) полностью

Газета Завтра 433 (11 2002)

Василий Аксенов пишет, что его мать, Евгения Гинзбург, арестованная в 1937 г. как троцкистка, действительно была троцкисткой, "участвовала в подпольном кружке троцкистов и даже ездила по заданию в Харьковский университет, еще куда-то листовки возила". Но обвинители же об этом не знали! — возмущается Аксенов.

В спектакле Дорониной есть актерская работа, которая выходит за рамки очень хорошей или даже выдающейся. Валентин Клементьев играет мерзавца. Но чтобы так сыграть мерзавца, как играет его Клементьев, нужно быть по крайней мере немерзавцем. Некоторым может показаться, что в качестве прототипа взят Табаков, но это, конечно, не так. Табаков считает себя порядочным и интеллигентным человеком! "Зло и добро теперь могут являться в одинаково вдохновенном, трогательном и прельщающем образе; в этом есть особое состояние нашего времени, которое прежде было неизвестно и неосуществимо ",— пишет Платонов.

Более того, ни Табаков, ни Смоктуновский (теперь, после Клементьева это можно сказать определенно) не справились бы с ролью. Потому что играли бы "с грязнотцой", т.е. с презрением к другим актерам. Если и не с презрением, то покровительственно, т.е. все же с презрением; и не только к актерам, но и зрителям, а что касается Табакова, то и с хамством, — до самого последнего времени; а теперь уж он решил разыграть патриотическую карту, и разыграет!

Сегодняшнее обращение МХАТа к Достоевскому неслучайно. Вскоре после написания "Униженных и оскорбленных" Достоевский виделся с Герценом. Тот пишет Огареву: "Вчера был Достоевский — он наивный, не совсем ясный, но очень милый человек. Верит с энтузиазмом в русский народ".

Достоевский — один из авторов Русского канона и, следовательно, один из основателей искусства Художественного театра. "Скажи мне что-нибудь" — ключевая фраза главного в XX веке спектакля Художественного театра "Три сестры". Эта фраза — она постоянно вертелась в голове у Достоевского при написании "Кроткой" (осталась в черновиках); вышло: "она ничего не сказала". Достоевский настаивал: чувства неуничтожимы, он "продиктовал" Чехову эту фразу.

В "системе Станиславского" нет ничего "загадочного". В ней, собственно, два ключевых положения. Первое в большей степени — относится к репертуару: что ставить? Если зритель не придет на спектакль второй и третий раз — такой спектакль ставить не нужно.

Второе относится к актеру: он должен играть не для себя, не для зрителя, а для партнера. Тогда рождается ощущение, удивившее в свое время Чехова: вроде и талантами не блещут, но старательны; учат роли; "играют лучше, чем я написал".

Все остальное в "системе" — преходящее, меняющееся и диктуется ключевыми положениями.

По существу, оба они являются прямыми следствиями основных положений трактата Толстого об искусстве, завершившего формирование Русского канона, в котором качество произведения искусства зависит от достоинства передаваемых чувств, мировоззрения автора, проблема "понять другого" — главная, а земная цивилизация — результат сочувствия, а не борьбы.

Достоевский неприемлем именно по этой причине — из-за высокой степени сочувствия к человеку. Постановки по текстам русской классики допускаются (финансируются) сейчас только в плане обличения.

Постановка "Униженных и оскорбленных" облегчила формулировку ближайших задач Министерства культуры, сфокусировав внимание министерства на пятачке Тверского бульвара: не допустить создания платоновского центра (Тверской бульвар, 25); закрыть Художественный театр (Тверской бульвар, 22).

Тексты Платонова и искусство Художественного театра — вершины русской культуры XX века. Так как кампания носит откровенно расистский характер ("У этого народа вообще всегда все не так", — кликушествует М.Дмитревская, главный редактор "Петербургского театрального журнала", 2001, №22, с.51), поэтому она и имеет такую направленность. Но вряд ли это получится. Слишком смешон Табаков со своей "идеей мира — поесть".