Газета Завтра 443 (21 2002)

Или, быть может, непримиримой оппозицией мы будем называться тогда, когда, находясь в Думе, в комитетах или за их пределами, сохраняя фракции, группы, имея своих вице-спикеров, имея свою исполнительную власть в губерниях, своих красных губернаторов, мы будем говорить режиму во всех его инициативах тотальное “нет”? Казалось бы, это наполнило бы термин “непримиримая оппозиция” смыслом. Но и это невозможно. Потому что, находясь в одной инфраструктуре и в недрах одного конституционного поля, мы входим в бесчисленное количество контактов с властью, явных, неявных, мучительных, но неизбежных. А о губернаторах вообще говорить нечего. Они абсолютно завязаны на Центр, на Федерацию, на национальные интересы, в недрах которых тотальное сопротивление режиму вообще бессмысленно. Что же, им радоваться тому, что ваххабиты взорвали улицу во время празднования Победы?..

Заявляя о том, что мы непримиримая оппозиция, мы продолжаем ходить к президенту с какими-то предложениями, стоим в очереди, высиживаем, ждем, когда нас примут там. Продолжаем присутствовать в Думе в лице вице-спикеров. Коммунисты-губернаторы доходят до того, что по своим курортам возят Ельцина на виду у всей публики, оказывая знаки гостеприимства антикоммунисту номер один, предателю, разрушителю Советского Союза, абсолютно дискредитируя сам смысл коммунистичности.

Что же такое все-таки непримиримая оппозиция?

В.Ч. Я не согласен с твоими “либо” — “либо” и хочу поспорить. Когда ты говоришь о ленинских разработках, о революционизированности движения, тогда не идет речь ни о какой оппозиции. Оппозиция — это структурная часть той системы, которая существует в стране. А Джугашвили и Ульянов — кто в Туруханске, кто в Мюнхене — это не оппозиция. Это борцы сопротивления. Но когда речь идет о встроенности в структуру управления страной, то тут могут быть совершенно разные оттенки взаимодействия.

Вот например, мы были встроены в структуру ООН, Совета Безопасности. О будущем послевоенного мира договаривались вожди: Рузвельт, Черчилль, Сталин. Потом начиналась политическая рутина. Договоренности в Ялте не обязывали представителя в ООН товарища Громыко соглашаться со всеми теми инициативами, которые выдвигались США во времена Трумэна и позже. И он говорил “нет”. И прослыл как “Господин Нет”. Он олицетворял непримиримую позицию Советского Союза по очень многим проблемам, связанным и с ситуацией в третьем мире, и с ситуацией в Европе.

Недавно я получил от кубинских друзей текст выступления Фиделя Кастро по поводу обвинения, которое Кубе предъявила американская администрация, — будто Куба готовит биологическую войну, напустит злых блох на Америку. Фидель выступает совершенно четко, обвиняет госдеп США во лжи, раздевает его донага и говорит: во всех ваших рассуждениях есть только один факт — тот, что Куба находится на расстоянии 90 километров от берегов Америки. Больше ничего нет... И эта позиция не мешает ему на другой день принять бывшего президента США Картера и сказать ему: вот тебе телевизионная студия, вот тебе время — сколько хочешь; говори, о чем ты хочешь, моему народу... Это не соглашательство с посланцем американской стороны, не игра в поддавки. Это четкое выявление своих принципиальных отношений.

Проблема заключается в том, чтобы нам постоянно и строго публично обозначать свое принципиальное отношение к политике президента и правительства.