Художнику где-нибудь на скале над Ангарой, мягко говоря, не очень удобно писать на большом холсте. И потому Геннадий Ефимочкин делал небольшие акварели на бумаге формата А2. Эти акварели очень точны, композиционно выверены. На них — Мурманск и Порт-Владимир, Братск и Кузбасс, Подмосковье, Крым, Чукотка и Южные Курилы, Киев, Казахстан и Узбекистан — удивительное многообразие жизни на огромных пространствах Советского Союза. И везде художник Ефимочкин сам становился частью этой жизни, потому его картины так убедительны и проникновенны.
Геннадий Ефимочкин — человек особой судьбы. Летом 1941 года, окончив второй класс 606‑й московской школы, он поехал на каникулы в Смоленскую область. Он видел, как первые немецкие бомбы вспахивали окраины деревни, он видел немцев, видел расстрелы. Когда жителей деревни угоняли в Германию, угнали и Гену.
"В Германии, где я оказался во время минувшей войны, меня немецкие сверстники дразнили: "руссе", "руссе". И я никак не мог понять, что тут плохого… Я же действительно был русский".
К концу войны Гена Ефимочкин оказался около города Люнебурга в английской зоне оккупации. Осенью 1945 года он, наконец, добрался до родного дома в Марьиной Роще. Баба Матрёна никак не могла понять, что за юноша стоит на пороге. Быстрей сообразила соседка: "Да смотри ж ты, это внук твой, Генка!"
После войны сверстники Гены Ефимочкина были в седьмом классе, а его, не учившегося во время войны, определили в четвёртый класс, учитывая "солидный" возраст. В школе он увлёкся срисовыванием картинок из книг, с открыток и репродукций. Мальчик слышал, что художники рисуют на холсте, поэтому купил в марьинском мосторге масляные краски, выпросил у бабы Матрёны простыню и, набив её на самодельный подрамник, написал первую картину. На негрунтованном холсте краски вылезали на обратную сторону, но Гену это не смущало. Когда возник разговор с родителями, что делать, кем быть, — у него не было сомнений: он должен стать художником и только им.
После художественно-промышленного училища Геннадий Ефимочкин был принят в Художественный институт им. В.И. Сурикова.
"Я на занятия приходил, как в храм, с душевным трепетом. Особенно полезными были знания, полученные на первых курсах. Михаил Николаевич Алексич умел нас воодушевить в рисовании, вдохнуть в нас энергию, веру в себя. Надежды стать великими художниками, кажется, обуревали всех. Святая простота неведения, как она бывает полезна, спасительна в искусстве и любви!"
Больше всего студент Ефимочкин любил летние практики. Летом 1957 года он совершил свою первую дальнюю поездку на строительство Абаканской железной дороги. И все последующие тридцать лет Геннадий Ефимочкин постоянно ездил в дальние края. Всё, что он делал, он делал с натуры. Пудовый рюкзак прирастал к спине, ветер опрокидывал мольберт, холод скрючивал пальцы, но нужный мотив оставался на листе….
С натуры писал Ефимочкин и сгоревший Верховный Совет. 5 октября 1993 года ещё не были похоронены жертвы расстрела, ещё не выветрился едкий дым пожарища, а Ефимочкин писал почерневший Белый Дом как факт чудовищного преступления. После этого события он перестал смотреть на окружающую жизнь — она больше не интересовала художника. Геннадий Ефимочкин надел свой лучший костюм, подаренный сёстрами, лишил себя всех средств связи и уединился в мастерской. Перед ним в сотнях акварелей лежал мир Советского Союза. И всю последующую жизнь он посвятит этой Атлантиде, стремясь поднять её на поверхность мирового космического океана.
Более двадцати лет Геннадий Ефимочкин свои небольшие акварели переводит в огромные холсты. При этом он не теряет качества, хотя писать с этюдов невероятно трудно: каждая деталь увеличивается в несколько раз, и надо её чем-то насытить! Для меня, его коллеги, до сих пор остаётся загадкой, как, каким образом он это делает. Видимо, человек к какому-то возрасту острейшим образом воспринимает то прошлое, которое пережил когда-то. Воспроизводя те линии, пятна, композиционные построения, он воспроизводит те образы и, в конечном итоге, ту жизнь. И в этом его наслаждение, в этом некое таинство его души. Ефимочкин обладает удивительно чистым сознанием, его мышление нисколько не загублено годами прожитой жизни. Он видит ту жизнь как сейчас, и это поддерживает его в прекрасной форме, творческой и физической.
Его особая любовь — малая родина, московский район Марьина Роща. Его картины — не придумывание, не мифотворчество, не нытьё, а спокойное приятие жизни как она есть, во всех её проявлениях, низких и высоких, без лишнего надрыва, без лишних эмоций, спокойно… Так жили миллионы людей: работали, отдыхали, гоняли голубей, ходили в кино, спорили до хрипоты, пели под гитару, топили печки, развешивали во дворах бельё, ставили подпорки своим покосившимся деревянным домам, знали друг друга в лицо и по имени.