Газета Завтра 452 (30 2002)

Платонова пещера — символ "человеческого убожества", места обитания непросвященных людей-узников, с малых лет пребывающих в "оковах неразумия" и видящих "только то, что у них перед глазами". А перед глазами — тени проносимых кем-то перед входом в пещеру вещей. Обитатели пещеры не видят ни самих вещей, ни освещающего их Солнца. Для них существуют только видимые ими тени ("проекции", по Чижевскому), и говорят они только о том, что видят — о тенях, причем воздают "почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением" при наблюдении текущих теней и "лучше других запоминал, что обычно появлялось сперва, что после, а что и одновременно, и на этом основании предсказывал грядущее". Человек, с которого снимают оковы (некие не называемые Платоном "помощники") и которому помогают выбраться из пещеры "на солнечный свет", сначала испытает ослепление и "не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше". Но привыкнув, он сможет "смотреть и на самое Солнце" и, в конце концов, обретет "правильный взгляд". Если же, вернувшись к оставшимся в пещере узникам, этот человек попытается "просветить" их, рассказать об увиденном, то, по мысли Платона, он либо будет признан безумным, либо будет убит обитателями царства теней. Возможно, Платон описал в своей притче обряд инициации, который сам прошел, подобно своим учителям-пифагорейцам. Для нас здесь важна не биографическая подоплека платоновского сюжета, а данное самим же Платоном толкование притчи. Оказывается, вся эта история была придумана Платоном для того, чтобы показать, что происходит с человеческой душой в ее земном воплощении. Платона более всего интересуют переживаемые человеком в социуме (в полисе) психические трансформации — переход души "из более светлой жизни" к мраку и "человеческому убожеству", характерному для "области, охватываемой зрением", и наоборот — "от полного невежества к светлой жизни" — "подъем души в область умопостигаемого". Нужно сказать, что платоновские описания этих трансформаций отличаются психологической достоверностью и могут быть использованы в качестве феноменологической основы для построений психоаналитиков и психопатологов. Первым на это обстоятельство обратил внимание Фридрих Ницше, заговоривший об "идеомании Платона", состоявшей, по его мнению, в патологической устремленности в сферу эйдосов — чувственно невоспринимаемых, космических принципов смыслового оформления земной жизни. Эта неприемлемая для Ницше направленность духовно-психической жизни совершенно правильно ассоциировалась в его сознании с почитаемым Платоном и неоплатониками солнечным богом Аполлоном. В своих титанических усилиях преодолеть платонизм как способ мышления Ницше открыто встает на сторону бога подземного мрака и смерти Диониса, реабилитируя тем самым отвергнутую Платоном направленность взгляда — точку зрения убогого, "пещерного" человека.

Обозначенные Ницше противоположные жизненные ориентации — аполлоническую и дионисийскую — четко различал в своих философско-исторических размышлениях Чижевский, писавший, в частности, о борьбе этих двух начал в душе грека: "По-видимому, впервые во Фракии возник культ Вакха, чаще именуемого Дионисом, — бога экстатических порывов и экстатического творчества. Фракия и Македония сохранили в первоначальной чистоте этот оргиастический культ до сравнительно позднего времни. В VIII в. до н.э. культ Вакха из Фракии через Фессалию и Фокиду или по морю — через архипелаг — проник в Элладу, вызвав почти во всей Греции психическую эпидемию исступленного движения. Возник миф о рождении нового бога, и началась борьба двух начал: Аполлона и Диониса. Античная душа грека выходит из длительного равновесия, гармонии и светлой аполлинийской жизнерадостности, отдаваясь во власть дикого, страдающего, пьянящего Диониса. Новый бог топчет мирные созерцающие души греков и во главе буйно неистовствующих, экстатических толп совершает свое победное и шумное шествие по всей Греции". Около 400 г. до н.э. культ Диониса проникает в Рим, "чтобы нарушить относительную строгость римской жизни греко-азиатским развращением нравов", — отмечает Чижевский. Дикие ночные оргии со всевозможными излишествами, ужасами и убийствами получили эпидемическое распространение на италийской почве и были приостановлены лишь в 186 г. до н.э. вмешательством сената. Таков лишь один из множества примеров массового безумия, "коллективных галлюцинаций", приводимых Чижевским. Но пример этот очень показателен, поскольку в нем проступает основная схема толкования всемирно-исторического процесса, усвоенная Чижевским в ходе изучения "солнечной традиции". Рассмотрим эту схему подробнее.