Газета Завтра 466 (44 2002)

В.Б. Позвольте в чем-то не согласиться. Вы пишете для себя, для души — вполне верю. Вот написаны так — для себя — "Зияющие высоты". Писали бы легко и стихийно и дальше — в стол, не задумываясь о цели. Вы же приняли решение о публикации. И это не простое решение. Ученому-логику с мировым именем вполне наши чекисты и цекисты спускали какие-то антимарксистские высказывания. Какой-то фольклорный треп. Вся страна тогда трепалась в пивных и на кухнях. Так бы жили до нынешней поры в своей ученой, достаточно комфортабельной норе… Приняв решение о публикации романа "Зияющие высоты", вы меняли всю жизнь. Это привело к вашему выезду, а могло привести, как Синявского, в лагерь, еще куда-нибудь. Значит, чего-то и кому-то вы хотели сказать. И миру, и человеку. Вы предъявили себя обществу.

А.З. Я работал как логик довольно успешно. Меня это устраивало. Публиковаться начал случайно. Мне уже было 38 лет. Я уже был известный ученый. И то более известный на Западе, а не в России. Как-то у нас в Москве состоялась интересная научная дискуссия. Стенограмма попала на Запад, была опубликована в научном журнале. Тогда меня и заметили. Стали приглашать с докладами на научные конференции. Выбрали в Финскую Академию наук. А там был мировой центр логики… Еще не было никаких политических преследований, но неожиданно для себя я оказался в Москве в изоляции. Страшнейшая зависть и ревность — двигатели человека. Никакое КГБ не нужно. Свои же коллеги разнесут в клочья. Они уже академики, директора институтов. На Запад ездят, как к себе домой, представляя на многочисленных научных конференциях советскую науку. А в научных мировых трудах по философии больше всего ссылок из советских ученых, на какого-то Зиновьева — индекс 108, вторым с индексом всего лишь 8 идет академик Кедров. Из Академии наук идет давление на ЦК КПСС. Оттуда команда — не надо создавать культа Зиновьева. Меня выгнали из университета. Притормозили научные публикации… Вот как рождалась идея "Зияющих высот". Отлучили от аспирантов. Студентам моим ходу не давали. Между прочим, стал писать какие-то эссе, заметки о происходящем, еще не сформулировав единый сюжет. Я их написал за полгода. Потом объединил в нечто целое. Давал читать, друзья переслали на Запад. Я не хотел даже печатать ее. Впрочем, и все заметные эмигрантские издательства тоже отказались печатать, и "ИМКА-пресс", и чеховское издательство. Там же в эмигрантской иерархии тоже все было поделено, все подачки спецслужб. Наши друзья нашли западного независимого издателя, спросили меня: можно ли печатать? Мы с женой долго колебались, дали разрешение и вышла книга.

Так что я и писателем стал волею обстоятельств. Я еще в молодости построил математическую модель советского общества, доказал неизбежность кризисов при коммунизме. В то время и у нас, и даже враги на Западе считали коммунистическую систему бескризисной. Я послал свою работу в президиум Академии наук, в ЦК КПСС. Закрытые рецензенты из моих же друзей-философов все, как один, написали: работа клеветническая. Вот так и в науке своей, и в литературе после публикации романа я оказался в изоляции. Потом предложили: или дадим срок, или за шесть месяцев уезжай на Запад. Так мы с женой оказались в Германии. А там уже много писал просто для заработка. Печатали во всех странах. Переводили на все языки. Так написал 20 романов и множество научных работ. Эмиграция меня сразу же отвергла. Я не был никогда диссидентом. Чужой был для всех. Не получал никаких эмигрантских подачек. Только научные и литературные гонорары.