Отношение к убийству и, в частности, к смерти в англосаксонской культуре отличается от нашего-русского, европейского. Для них мёртвое тело — что-то, вроде замечательного арт-объекта — неслучайно там родился феномен postmortem photo, когда викторианские леди заказывали фотографии своих только что умерших дочек — в цветах и рюшах, с широко раскрытыми глазами. Для нас убийство — это мрак и хладный ужас. Для них - любопытнейший эксперимент, - как для преступника, так и для судьи. Типаж бесстрастного сыщика — плод англосаксонского разума. У обывателя - повышенный интерес к теме. Кого там нынче потрошат на такой-то стрит? И что — уже отловили и скоро вздёрнут? Первостепенно важен не фактор справедливости и воздаяния, но ответ на вопрос: «Кто — убийца и зачем он это совершил?»
У Рэймонда Чандлера эссе о детективах именуется недвусмысленно - «Простое искусство убивать». Отсюда — близко до хоррора, триллера и прочего саспенса. Кстати, словечко suspense вообще невозможно перевести дословно. Это — часть их островной, рыжей, насмешливо-жестокой натуры. Любая попытка объяснить — многословна и — неточна. Мы тоже привыкли к особой эстетике британской жути и даже пытаемся получать от неё удовольствие. Хорошо знаем и любим Холмса, Пуаро, старушку Марпл и отца Брауна.«Ничего, что мы чужие, вы рисуйте!», - как пел бард, правда, по иному поводу.