Все это имело бы право на жизнь, на авторское видение, на мнение "большого художника", если бы не один - очень важный - аспект. Клятвенные обещания Жигунова следовать тексту романа. Но от строчек, важных любому подростку, рожденному в СССР, после просмотра фильма остается в памяти только нарочито атосовское "я вам уши отрежу". Да и о каком бережном отношении к фабуле может идти речь, если Мария Миронова в роли Анны Австрийской воплощает собой очередные вариации на тему "жила-была одна баба". Жутко фальшивит в придуманных отнюдь не Дюма моментах, где зритель должен быть повержен ниц накалом чувств. Плюс ко всему в ряде сцен гордая испанка представляет собой самое невыносимое зрелище из тех, к которым за всю свою карьеру приложила талант эта, далеко не самая плохая, артистка.
Женские роли вообще молотят бичом по всей этой безрадостной истории. От Анны Старшенбаум - женщины с говорящей фамилией, которая сыграла Констанцию, вообще хочется бежать не то что в Англию, а за все тридевять европейских земель.
С другой стороны, по-человечески понятно, что не каждый актер способен алхимически пережечь в своем внутреннем тигле чудовищность диалогов, словно списанных с примитивного арго российских подворотен, бирюлевских продуктовых баз. И порой напоминающих крайне плохой перевод с чужеземного языка. И главное не успеть забыть, что мы имеем дело с экранизацией романа Дюма. А именно об этом, видимо, и запамятовали увлеченные авторы, предпочитая классическим перипетиям очевидное амбициозное перепитие.
Постмодернизм и магия
Андрей Бычков
28 ноября 2013 0
Культура Общество
Первая картина - Ларионова. Муж Гончаровой Ларионов представляет нам её портрет. Интимный взгляд, знание изнутри.
Кто, как не он, откроет секрет, кто же такая Наталья Гончарова? На картине - "маска", взгляд, обращенный в себя, и это настраивает на магию (искусства). Мы пришли втроём, мои друзья - философы. Красавица и умница Ростова и строгий русский Гиренок. Странное, пока еще не озвученное впечатление, что портрет все же "слегка под Модильяни". Переходим к Гончаровой, движемся, молчим. И вдруг возникает игра. "Синьяк", - говорит Наташа Ростова, бросая взгляд на полотно "Панино близ Вязьмы". "Гоген", - отзывается Фёдор Иванович Гиренок, присматриваясь к "Стрижке овец". "Дали", - улыбается кто-то, включаясь в нашу игру и кивая на "Купальщицу с собакой". И вот уже напрашиваются приговоры - "живопись без свойств". Но - повременим и разберёмся.
Здесь - на выставке - и в самом деле хочется сыграть в викторину. Отгадать "Пикассо" в "Купальщицах" или "Матисса" в "Женщине с подсолнухом". За эту "вторичность" Гончарову, наверное, легче поругать, чем похвалить. Однако виртуозность, с какой она жонглирует и играет всеми этими постимпрессионизмами, кубизмами, футуризмами, абстракционизмами
Кажется, ей действительно нет разницы - написать утром что-нибудь символическое ("Старец с семью звездами"), а вечером эротическое, под раннего Пикассо ("Женщина в красной шляпке"). Вероятно, Наталья Гончарова неслучайная современница Джойса. Сгущая краски, можно было бы сказать: она и в самом деле с легкостью крупье достает из рукава своей "волшебной" блузы симулякры почти всех художественных течений начала ХХ века. Оговоримся: симулякры, конечно же, наипервейшей свежести. Но ведь Гончарова - не эпигон, не имитатор; язык не повернется так её назвать. Трудно быть первооткрывателем, трудно быть новатором. И Наталья Гончарова - не первооткрыватель. И, в отличие, скажем, от Бориса Григорьева, даже не новатор. Так кто же тогда она? Авангардист, как написано в буклете? Наш ответ - постмодернист. Наталья Гончарова - первый русский постмодернист. И совсем не в смысле ругательства. Художник с безупречным вкусом, тонко чувствующий цвет, тончайший мастер линии и композиции, Наталья Гончарова - как написано на сайте Третьяковской галереи - "самая знаменитая русская художница, одна из наиболее ярких фигур в искусстве ХХ века".
И всё-таки - ризома. Горизонтальность - в отличие от декларируемой почвенности, архаики скифских каменных баб и русской деревянной игрушки (с последними Гончарова связывала происхождение "своего" кубизма). Перемещение из стиля в стиль, вместо развития (как Пикассо, скажем, продолжает Сезанна). Наверное, нужны Гваттари и Делез со своим шизоанализом, чтобы вывести на чистую воду скрытую трансгрессию в этих невероятных скачках от стиля к стилю, наверное, нужно призвать Бодрийяра, чтобы объяснить эту бесстрастную комбинаторику художественных манер, подстановку вся и всего, эту переливчатость форм, так странно - позволим себе все же съязвить - напоминающую бесформенность капитала, ведь недаром же Гончарова самая "продающаяся" художница, и не случайно, что именно ее чаще всего подделывают.