Газета Завтра 48 (1045 2013)

Концепт русскости, заявленный организаторами выставки, наверное, следует искать в чем-то другом. И даже не в религиозном лубке (за который, кстати, картины Гончаровой изымались цензурой с выставок). В чем же? В нашей хорошо известной "всемирной отзывчивости", проявляющаяся здесь как полистилистика (что уж, наверное, получше, чем соцреализм)? Если всмотреться глубже, то, стоит заметить, что, помимо "овладевания" чужими стилями, Гончарова прежде всего пытается открыть некое свое внутреннее художественное пространство, где это становится возможным, подчас даже "одномоментно", а вот это уже близко и к русскому концепту. Интерес к пустоте у Гончаровой проявляется как в период ее увлечения абстракционизмом и беспредметной живописью (одна из картин так и называется "Пустота", стоит назвать также и "Композицию с черными пятнами"), так и в последний, "космический" период конца 50-х (серия "Пространство"). Но, кажется, что буквальное понимание темы ее же (тему) и "убивает" - картины "космического" периода самые невыразительные на выставке. А хотя здесь бы могла возникнуть и "метафизика пятна", переход из тона в тон, русский космический колорит Но побеждает другой концепт, европейский - линия, контур. В цикле "Испанки" Гончарова достигает пика его выразительности, и здесь уже трудно навскидку назвать "оригинал", хотя и так же трудно начать разговор об оригинальности. И опять же - Гончарова решает этот цикл в разных манерах от "неоклассики" до ар нуво Безусловно, линия, контур, композиции - сильные стороны Гончаровой. Но что бы это значило - русская линия? Орнаментальность, карта, пограничье? Кажется, что и здесь Гончарова остается "на пороге". И если и развивается, то - в декоративность (недаром же так много в ее творчестве значат и театр, и мода).

Быть может, она слишком хотела быть авангардисткой? Быть может, слишком чутко реагировала на настоящее? Ведь стоило появиться чему-то новому, как она уже тут как тут. Футуризм - пожалуйста, беспредметная живопись - нет проблем! Иногда ее даже хочется назвать "художником внутри художников". Хотя она и подчас по-своему сопротивлялась. Вот, например, лучизм. Стиль, изобретенный Ларионовым. И Гончарова, проявляя метод, пишет, к примеру, "Море". И в то же время в портрете Ларионова (1913) (заявленном в искусствоведческом сопровождении как этот самый, что ни на есть, лучизм) не оставляет от этого самого лучизма просто ничего. Странная картина. Никакого фаллицизма, наоборот: Гончарова смазывает и расширяет "пятном", во весь холст, мужское ларионовское лицо, и здесь оно скорее какое-то "гинекократически" разъятое, с едва обозначенным носом и с - в единичности - маленьким глазком. Зато вот в центре развёрстый рот

Постмодернистская трансгрессия? Здесь хочется упомянуть и серию с её любимыми цветами (раз уж мы осмелились пуститься в столь рискованные теоретические спекуляции), где в лоне широких лепестков покоится фаллическая триада пестиков ("Ваза с магнолиями", конец 20-х). Но - оставим домыслы. (А хотя, как, собственно, без них, в наш-то век психоанализа?) И все же вернемся от бессознательного к сознательному. Мы забыли "проговорить" лубок. Известно ведь, что Гончарова одна из первых разрабатывала этот "жанр". Может быть, в этом ее оригинальность, русскость? Думается все же, что нет. Опять всего лишь русский аналог примитива, и заявлен только декларативно. Интереснее, пожалуй, ее "мелкоформатные" (гуашь, бумага) религиозные композиции. И именно здесь нас посещает странная мысль: а что если бы со своими техническими и творческими возможностями, со своими способностями и чутьем врастать в любой стиль Гончарова двинулась по времени назад? Да - со всем ее багажом ХХ века, с её-то чувством композиции - назад к Феофану Греку и Рублеву, назад к Рафаэлю? Если бы она понимала авангард как археоавангард (термин Гиренка), как его понимал Хлебников (а ведь она иллюстрировала его тексты). Может быть, тогда метафизика линии и пустоты, и метафизический русский колорит смогли бы реализоваться в каком-нибудь действительно гениальном полотне. Быть может, под названием "Богоявление"?

Задело!

Владимир Бушин

28 ноября 2013 0

Политика Общество

До чего ж они однотипны, одномерны, однолики! Вот критик Бенедикт Сарнов и Леонид Гозман. Ведь Сарнов, поди, лет на тридцать-сорок старше, т.е. это люди разных поколений. Но одинаковое невежество, тот же запредельный градус ненависти ко всему советскому.

У Сарнова его ненависть охватывает всё: от названия нашей родины до Домов творчества. В этих Домах, вольно располагавшихся в прекрасной местности - у моря, в горах, в лесах, где предоставлялись отдельные номера, прекрасно кормили за пустяковую плату. Но живя там месяцами, критик не видел и не запомнил ничего - ни рокота морских волн, ни запаха кипарисов, ни шелеста берез, ни пения соловьев - ничего, кроме сортира, в котором у него спусковой бачек однажды отказался выполнить свою работу. Да почини сам! Нет, он рожден для вдохновений, для звуков сладких и молитв.